— Ничего я не знаю, ваше благородие, — продолжал твердить я, — ведать ничего не ведаю. Я — Калмыков, Яков Семенов.
Снова избиение… Допрос… Опять избиение…
— А ну, давайте его в каталажку, — приказал пристав.
Двое городовых подхватили меня, потащили из кабинета и швырнули в камеру. Избиение возобновилось с новой силой.
…Когда я очнулся, уже смеркалось. Я лежал ничком. Первым ощущением была какая-то тяжесть на голове. «Шапка, что ли? — подумалось. — Откуда она у меня?» С трудом поднял руку — голова вся была мокрая, шея и и грудь тоже. Я медленно перевернулся на спину и увидел, что надо мной стоит полицейский с ведром в руках. Он плеснул на меня еще воды и закричал:
— Не подох еще? Вставай!
Я с усилием приподнялся и сел, прислонившись к стене. Городовой вышел, даже не захлопнув дверь. Я посмотрел на свои руки. Они тоже были мокрые и в крови. С натугой пытался вспомнить, что же со мной было. Снова появился полицейский с ведром воды и тряпкой. Тряпку он бросил на мокрый пол.
— Ну, вставай! — снова приказал он. — Умойся. Сейчас пойдешь на допрос.
Попытался подняться на ноги — не смог: все тело болело.
— Не могу, — сказал я. — Пособи.
Городовой схватил меня под мышки, и подняв, поставил у стены.
Я вытер тряпкой лицо. Ощупал голову. Все темя вспухло. От холодной боды мне стало немного легче. Хотел сесть на нары, но полицейский грубо рванул меня за рукав и велел идти к двери.
И вот я снова во втором этаже перед своим палачом-приставом. Снова те же вопросы: «Сколько вас в Златоусте? Сколько в Уфе? Кто?»
— Не будешь отвечать, — повесят, — заявил мне пристав. — Тебя обвиняют в экспроприации. Если все расскажешь, сегодня выпустим, дадим денег, поможем добраться домой.
«Эх, — подумал я, — дурак ты, дурак!.. С рабочим-боевиком разговариваешь и купить его хочешь?!» Но я решил придерживаться прежней линии поведения и разыгрывать простачка, случайно попавшего под арест.
— Зря вы меня бьете, ваше благородие. Вы меня за кого-то другого принимаете. Я ведь из деревни. Ничего не знаю, не понимаю. — И я захныкал, утирая глаза мокрым рукавом.
— Сволочь! Негодяй! — заорал пристав. — Думаешь, если на этот раз тебя пожалели, то и еще пощадим?! Увести его!
И полицейский отвел меня в тот же подвал, но только почему-то в другую камеру, более светлую и сухую. Я улегся на нары и принялся размышлять. Чем кончится мое сиденье здесь? Выполнят ли мерзавцы свою угрозу, или просто пугают? Времена были такие, что опасность представлялась вполне реальной. Сколько славных борцов революции убили тогда в полицейских участках без суда и следствия!