И крестьянин, складывая свои песни, чаще всего даже самую тяжелую работу умел превратить в радость. Отсюда, видимо, и та взволнованность и торжественность, с которой люди делали телеги, зубили серпы, собирались на далекие сенокосы или сходились на толоку.
Теперь хлеборобу легче — за него работают машины. Жнее не надо кататься по стерне и просить ниву, чтоб вернула силу. Сегодня на ниве никто уже не увидит жнею с серпом. Никто не увидит и тех заботливо, поэтично составленных в суслоны или сложенных крестцами снопов, которые еще недавно, форсисто сдвинув набок шапки, украшали поле. Сегодня уже смешно вспоминать, что еще недавно, всего каких-то полтора десятка лет назад, наши женщины, которые трудились в поле от темна до темна, боялись остаться без работы и даже некоторые председатели колхозов потихоньку сдерживали рабочий азарт комбайнов, давая полную волю серпам — мол, это и чище, и лучше, и больше по душе. Сегодня же все поле жнут комбайны, и мы радуемся, как чисто, как быстро и как по душе нам они это делают.
Время, одно только время, которое никто не может ни остановить, ни подогнать, чаще всего спокойно решает многие споры, конфликты, делает устаревшими самые новые сегодняшние желания.
Помнишь, еще совсем недавно в своих широких песнях мы только и пели о стопудовых урожаях. Это была большая наша мечта. А кому же из председателей колхозов сегодня наивно пожелаешь получить тот стопудовый урожай? Каждый, наверно, обидится, так как стопудовый урожай, наша давнишняя мечта, — это всего лишь 16 центнеров с гектара. За такие «успехи» сегодня уже председателя вызывают в райком и стыдят: «Что же ты, дорогой товарищ, отстаешь, в самом хвосте тянешься?» Сегодня мы привыкли уже мерить свои успехи на центнеры — на пуды слишком много получается. Так, вырастив двухсотпудовый урожай, мы можем уже смело сказать, что получили два, а то и все три колоса там, где рос раньше один. Но мы уверены, что и там, где у нас растет сегодня этот один потяжелевший колос, мы сможем снова вырастить два. Ибо сегодня мы уже и к земле своей относимся несколько по-иному. «Земле надо угождать», — сказал как-то ты. Сказал и пошел в нашей беседе дальше, потому что тебе, видимо, эта мысль давно понятна и не вызывает никаких сомнений. А я, признаюсь честно, приятно споткнулся о нее и долго сам про себя повторял: «Земле надо угождать». Да, именно угождать, а не требовать, хватать, рвать, как еще недавно обращались у нас с землей некоторые заносчивые, недалекие и чуждые ей люди.
Тогда мы тоже искренне радовались высокому, в рост человека, житу, в которое войдешь, руки подымешь вверх — и не видать. А сегодня задумались: подождите, подождите, а обязательно ли, мол, надо, чтоб росло такое высокое, под самое небо, жито? Наша ведь цель не солома (теперь ею и хат даже не кроют — сегодня уже трудно даже просто для интереса найти в наших деревнях соломенную крышу), а в первую очередь зерно. Не нарушаются ли у нас во время погони за высокими хлебостоями какие-то логические пропорции, когда на крепкой, толстой и длинной соломине высоко и далеко от земли колышется небольшой, как заморыш, колосок? Задумались и ученые. «Надо, чтобы зерно составляло не меньше половины веса растения, — высказал как-то свою мысль профессор Павел Лукьяненко. — Пусть питательные вещества идут не в солому, а в колос, в зерно…»