Директора за небольшую клинышком бородку звали Козел, хотя, на мой взгляд, необоснованно. По-настоящему козлиная — длинная и редкая — бороденка была у Циклопа, а у директора, высокого и стройного, как говорится, представительного мужчины, была настоящая, густая, но аккуратно всегда подстриженная «чеховская бородка». Никак не оправдывал данную ему кличку и весь внутренний облик директора, который мы, ученики, инстинктивно чувствовали. Если Циклопа мы боялись и ненавидели, то его, Щербакова Сергея Васильевича, мы боялись, но уважали, да и боязнь-то наша была какого-то другого качества и свойства.
Учебный день у нас всегда начинался с краткого молебна. Актовый зал с огромными, во всю стену портретами двух царей — Александра I и Николая II — и досками из серого мрамора, на которых золотом были высечены фамилии окончивших гимназию с золотой медалью за все годы ее существования, свободно превращался в церковь, когда раздвигалась легкая перегородка, отделявшая его от небольшого алтаря. В зале, строго по классам, от первого до восьмого, выстраивались ученики, а впереди, в центре, на виду у всех стоял директор, высокий и горделивый. По окончании молебна он круто поворачивался лицом к нам и, высоко держа голову с этой самой чеховской бородкой, пропускал всех нас мимо себя, и мы проходили, класс за классом, кланялись ему, и каждому из нас казалось, что именно его провожает своим зорким взглядом этот неприступный, рябой с лица человек, казавшийся нам воплощением порядка и строгости.
В старших классах мы узнали его как отличнейшего преподавателя физики и космографии, дававшего нам на лето интересные практические задания, организовавшего для нас экскурсии на заводы и фабрики. Кроме того, он был автором учебника по космографии и атласа звездного неба, а много позднее, из публикаций журнала «Наука и жизнь», я узнал, что Сергей Васильевич, нижегородец по происхождению, был другом еще одного нижегородца — Алексея Максимовича Горького, имел с ним длительную переписку и был даже на «ты». Так что уважали мы его, по-видимому, не зря.
Но тем не менее он, конечно, стоял на своем, ответственном для своего времени, месте директора казенной, в отличие от ряда частных учебных заведений, «николаевской» гимназии и делал свое дело. Хотя, судя по установившемуся даже в то время мнению, во главе народного просвещения в те предреволюционные годы стоял один из самых реакционнейших министров — Кассо, но мы этого как-то не чувствовали, ни какого-то особого давления, ни каких-либо особых зверств в смысле режима. Мне кажется, здесь и сказалась амортизирующая роль С. В. Щербакова, директора по обязанности и друга М. Горького по взглядам и настроению, — та обязательная, как в примере с моим отцом, двойственность, которая неизменно и закономерно порождается всяким самодержавием.