…Проблемы, существующие рядом с величайшими достижениями и вырастающие из них. Что с ними делать? И мысль ищет выхода — это вполне естественно. Она не может не искать его, потому что она мысль, и в этих поисках заключается ее неубиенная сущность.
Я уверен, что перед всеми этими или подобными вопросами стоит каждый писатель, потому что каждый, пусть на разном материале, сталкивается с одними и теми же проблемами, и не может не сталкиваться, ибо живет он в одной и той же жизни, дышит одним и тем же воздухом.
Все дело в том, как он эти проблемы решает, а главное (и это самое главное!) — как он на них реагирует. Иные проблемы он просто не может решить, это не в его силах и возможностях. Но видеть или не видеть, ставить или не ставить эти проблемы — здесь проходит граница писательской честности. И именно к честности этой прежде всего обращается читатель. Ей он несет свою душу, свои мысли и сомнения, свои боли и свои радости.
В западной литературе довольно ходячим стало слово «некоммуникабельность человека», то есть отсутствие связей с другими, себе подобными, и его внутреннее, едва ли не природное одиночество.
Неверно! Наш человек, наоборот, ищет этих связей, ищет возможности высказаться, излить то, что у него накопилось в душе и что требует каких-то решений и выводов, И даже без выводов — просто поделиться, рассказать, поговорить, обсудить.
«Почему я решил написать Вам?» — это пишет не мальчишка и не просто юноша, а молодой ученый, работающий над важной проблемой в области биологии.
«В романе Гранина «Иду на грозу», — отвечает он на свой вопрос, — есть такая фраза: «Я бы построил специальные дворцы, посадил бы туда мудрых людей, чтобы к ним можно было прийти и поговорить. Никакой власти им не надо. Только бы они умели слушать».
«Я помню, как в детстве, — продолжает он дальше, — бабушка водила меня в церковь. Там был священник, отец Карп, человек с густой рыжеватой бородой, густым, басовитым голосом и добрыми, веселыми глазами. Он часто сидел на скамейке в саду, куда мы с бабушкой ходили гулять, разговаривал со мною, не помню, конечно, о чем, но о чем-то интересном и веселом. В церкви мы исповедовались ему. Там он был совсем другим, в блестящих ризах, торжественный, и я думал, что бог на него очень похож. И я «исповедовался» — говорил об украденных с кухни пирожках, о драках с соседними мальчишками, о том, как показал бабушке язык — какие «грехи» у пятилетнего? Но я помню, как легко и хорошо мне становилось после этой исповеди, и сейчас, хотя от детской веры в бога давно уже ничего не осталось, мне подчас хочется поговорить с отцом Карпом и «исповедоваться», хотя его, наверное, уже нет в живых.