Нет! Какой же это поп? Да он и в бога-то не верит и сам об этом говорит:
«Вот так, Григорий Александрович! Ничего хорошего, кроме плохого, мой атеизм мне не дал и, конечно, не даст, — мы с ним душевно несовместимы. И верить в бога — тоже не могу. Пушкин был велик:
Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман…
А Тютчев гениален:
Он жаждет веры, но о ней… не просит.
Он за сто с лишним лет предвидел появление подобных мне людей, а их очень много, куда больше, чем твердых атеистов и идеалистов. Они только боятся об этом говорить даже наедине с собой».
Так заканчивается это потрясающее письмо, а дальше — почтовый индекс и подробнейший адрес и собственноручная подпись человека с русским именем и фамилией. В открытую! Пусть человек ошибся в лабиринте сложнейших философских проблем: непостижимость бога и непостижимость абсолютной истины, неизменность установленных богом законов и неизменность законов природы, — но он задумался и заговорил об этих проблемах, перешагнув через выстроганную жердь голого догмата, что «бога нет».
Хочется верить и будем верить, что этот, видимо, недюжинный по сути своей человек, заблудившийся в дебрях отвлеченной философии, со временем сам или при помощи хороших и умных друзей сумеет найти в себе силы, чтобы разорвать круг проблем и противоречий, затемнивших его видение мира, а пока из всего этого клубка проблем я возьму, пожалуй, самую главную и центральную — проблему оптимизма и пессимизма.
Подводя итоги своим поискам и размышлениям, он приходит к выводу, что «идеализм и религия человечнее материализма и атеизма, независимо от того, что эти последние объективно истинны», что «религия, вернее даже, не религия, а просто вера в высшее существо, высший разум, к которому разум человеческий может, при выполнении определенных условий, приобщиться, — не в пример оптимистичнее неверия, о том, что искренне верующему человеку несравнимо легче живется на этом свете, — и говорить нечего».
Вот и обнажается еще раз на живом, конкретном и кровоточащем примере подлинная сущность религии, как идеологии человеческой беспомощности. Я не знаю жизненной истории этого человека, но ясно одно: человек устал, изнемог и надломился в напряженной внутренней работе, в плохо увязываемых друг с другом обстоятельствах и противоречиях жизни и мысли, мысли и жизни, и сдал. Одни в этих случаях уходят в водку, или, по ленинскому выражению, в сивуху, другие — в разгул и преступления, а этот — в веру в «высшее существо», в «вечный мировой разум». Кому что с руки.
«Я не вижу для человека ничего унизительного в сознании, что его разум, его душа является частицей вечного разума, вечного существа — существования».