И как тут удержаться от того, чтобы не заглянуть все-таки в дневниковую запись, в слова, вылившиеся из души в тот самый праздничный день?
«…Но это — пятна на солнце. Чувство коллективности, ощущение себя как части великого целого — чувство, которого почти не знала старая психология. Это чувство — великая сила, создающая новую жизнь.
Пусть это пока эмбрион. Но, зародившись, он разовьется и приведет мир к новым формам труда и, следовательно, к новым формам и к новому содержанию культуры и жизни. И я в это верю!»
С течением времени вера эта приобретала все более осознанный и осмысленный характер. И помог мне в этом опять-таки Ленин.
В Камышлове мы задержались недолго — так получилось. Работы нет, жить нечем, негде, а у нас родился ребенок. Называется — приехали на помощь, а нам самим нужно помогать. И нашлась добрая душа, которая посмотрела на нашу судьбу именно с этой стороны: нужно устраивать молодую семью, хоть как-нибудь. И мы получили назначение в самое отдаленное от уезда село Колчедан на берегу реки Исети, назначение в детский сад. Так я оказался — смешно сказать! — руководителем детского сада. Ну что же? Появились же теперь у нас дояры вместо доярок, так и я. Нужда пляшет, нужда скачет… Зато — никаких уроков, никаких тетрадей, никаких подготовок — «в лесу родилась елочка», и вся премудрость.
Этим я пользовался вовсю и читал, что можно, что было в не очень богатой сельской библиотеке. И тогда пришло туда, в эту библиотеку, чуть ли не первое издание книги Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». Я взял ее совершенно нетронутую и прочитал не просто с удовольствием, а с наслаждением, настолько, что, не удержавшись, сделал о ней доклад на учительском собрании села, за что получил от уездного отделения союза работников просвещения благодарность и премию: рубашку из какого-то тончайшего, похожего на кисею, материала в узкую розовую полосочку.
Книга захватила меня тем, что отвечала и моему логическому складу и тем проблемам, над которыми во мне продолжалась подспудная внутренняя работа, начиная с той же драматической осени восемнадцатого года и тех вопросов, которые возникли у нас тогда в разговоре, даже в споре с моей подругой — «нужно ли?», «стоит ли?» и действительно ли тогда, в ту осень, в нашей тихой и мирной дотоле Медыни «творилась история»?
И вот ответ: «империализм есть канун социальной революции пролетариата». Перед моим жадным внутренним взором развертывалась «итоговая картина всемирного капиталистического хозяйства», картина, до предела насыщенная цифрами, фактами, логикой и верой, картина, связывающая воедино две бури, две грозы, потрясшие мир, и меня вместе с ним, в самый ответственный и определяющий период формирования «друзы» моей личности.