«Дорогой папа! — отвечал я ему. — Читаю твои письма, и мне вспоминается классическая похвальба крыловских гусей: «Ведь наши предки Рим спасли!» Бедные, неоцененные герои! Они забывают, что спасенный ими славный Рим давно пал под ударами гуннов, и на его развалинах выросла новая культура. Бедные слепцы, живущие счастливыми воспоминаниями и просмотревшие двухтысячелетнюю историю своего собственного падения!
Значение Христа, как и заслуги, допустим, римских гусей, история знает и по-своему ценит. Но носиться с этими заслугами через 2 тысячи лет, в другой обстановке, после полного забвения этого славного источника, — это поистине гусиное бахвальство. Христос велик, его заповеди святы. Хорошо! Но что они сделали, как повлияли на ход жизни? «Евангельская закваска», как ты говоришь, оказалась недействительной и не подняла тесто, именуемое человечеством. Об этом говорят две тысячи лет истории, когда после такого продолжительного действия христианского учения разразилась небывалая в истории человеческая бойня.
Поменьше самообольщения, уважаемый патер, и больше внимания к фактам и к исторической проверке их».
Дальше идут факты — средневековье, инквизиция и вся история папства, когда римский папа был первым помещиком и в вотчине святого Петра работали рабы, только не божьи, а епископские. И так далее.
«В какой же «прелести» нужно быть, как недосягаемо высоко нужно витать за облаками, чтобы не видеть этих фактов и вообще хода истории, и какая логика должна быть, чтобы не учитывать всего этого? Ведь пять веков, если считать от Ренессанса, ведется борьба свободного человеческого духа от пут духовного невежества. А тут вдруг все это забывается и ослабление религии приписывается какой-то кучке, которую в скором времени-де сотрет с лица земли если не божий, то народный гнев».
Это задиристое письмо вызвало со стороны отца самую резкую отповедь, а всю мою историческую аргументацию он назвал придирками, вызванными бессильной злобой.
«Ты просто неспособен доказать свою основную мысль, в бессильной злобе брызжешь слюной. И всю свою концепцию строишь на логически неправильном силлогизме: люди произошли от обезьяны, а потому положим души за други своя».
«Силлогизм? — пишу я в ответ. — Но твой «силлогизм» говорит, что не у меня, а у тебя, милый мой, с логикой не все в порядке. Ведь силлогизм при одной предпосылке невозможен. А попробуем вставить пропущенный член, вторую предпосылку, и тогда силлогизм примет нормальный вид: люди произошли от обезьяны, а потом звериные черты атрофируются по мере развития социальной жизни,