Однако и в эти дни, оторвавшись от книг, от учебников, он многие часы уделяет своим стихам, литературным наброскам, заготовкам будущих произведений.
Он описывает и пребывание свое в дни каникул в деревне и портреты полюбившихся ему крестьян, делает зарисовки пейзажей. Характерны самые заглавия очерковых его записей: «Мать Антона», «Первый вечер», «Дядя Кирилл», «Дядя Ефим», «Великая душа», «Первый выстрел», «Мера» (река).
Интересны портреты юродивого Антона и Ольги Францевны («Мать Антона»), местного певца, знатока грибных мест дяди Кирилла и многих других.
Чувствуется большая наблюдательность, умение отойти от плоскостного портрета к стереоскопическому, к многоплановому, что так ярко проявилось в «Чапаеве».
Как справедливо замечает исследователь творчества Фурманова П. В. Куприяновский, он умеет подметить несовпадение внешности и внутреннего мира человека.
С негодованием обличает Фурманов затхлую атмосферу провинциального мещанского быта. И в стихах, и в дневниковых записях, и в прозаических набросках. Он задумывает написать целую повесть «Мещанское горе».
Недаром, перечитывая позже ранние дневники свои, он подумал: «Почему бы не написать по примеру «Детства», «Отрочества» и «Юности», например, «Мое прошлое» по дневникам?»
Недаром мечтал он: «Жажда жизни, разнообразия, полноты… Пройдут года… С высоким буду образованием… Пойду по народу, не в «народ», а по народу: есть страстное желание пережить как можно больше чужих жизней, чтоб знать жизнь мира… Это желание родилось давно — теперь оно преследует меня днем и ночью… Я дворник, сапожник, лакей, портной, народный учитель, крестьянский работник, ломовой извозчик… и много, много дел встает передо мной… Это не пустая мечта — это серьезное желание…»
В дни каникул Фурманов нередко бывал в театре. Особенно любил пьесы Островского «Лес», «Бесприданница» и «Гроза».
А по выходе из театра друзья бродили по городу, с жаром обсуждали судьбу Катерины по статье Добролюбова «Луч света в темном царстве».
«Стояла глубокая ночь, — вспоминает одноклассник Фурманова Н. Смирнов. — Липы на бульваре были облеплены мохнатым инеем. Высокая зимняя луна чуть золотила вековые снеговые просторы — бесконечную Россию, спавшую глухим и тревожным сном. Но в темноте и холоде ночи ярко огромными сотами светились вокруг электрические огни неспящих, глухо рокотавших фабрик. И, смотря на эти огни, Фурманов однажды вдохновенно и радостно сказал:
— Вот откуда придет настоящий свет…»
Лето 1912 года. Учеба закончена.
«Юность, юность! — замечает Фурманов на страницах дневника. — Ушла ты! Прошли золотые дни… Сколько тут было чистого, доброго, искреннего, бесшабашно-необдуманного, но, главное, искреннего, искреннего…»