Однажды утром из Бунду вышла по направлению к деревне торжественная процессия. Впереди шествовали черти[43], за ними следовала зу в сопровождении нескольких помощниц. Барабан молчал, слышались звуки одной лишь зассы. Цель церемонии — почтить память усопших, чьи могилы находились посреди деревни. Обычно их было невозможно различить, но теперь на них виднелись кучки риса. Глава союза отчиталась перед мертвыми, испросила их благословения на обряд «очищения» этой местности и на выпуск девушек, который должен был состояться несколько дней спустя.
Нам удалось засиять оба торжества, так как старая зу после долгих уговоров разрешила установить аппарат.
Сотни женщин из соседних деревень приняли участие в празднике листьев — так называлась церемония выпуска. Заключалась она в том, что молодые девушки, покрытые с ног до головы зелеными листьями, возвращались к жизни в кругу семьи, причем после «изгнания чертей» родные вносили за девушек выкуп деньгами и товарами.
Теперь, когда прошло столько лет, я могу сознаться, что мы далеко не всегда были удовлетворены результатами съемок. Тогдашние технические возможности позволяли снимать только днем. Танцы же происходили преимущественно ночью, а нам очень редко удавалось уговорить коренных жителей повторить днем то, для чего и в Африке требуется романтика лунного света.
* * *
В промежутке между церемониями Бунду мы производили другие съемки и сразу же после праздника выпуска покинули Джонду, чтобы как можно рациональнее использовать несколько недель, оставшихся до начала сезона дождей.
Через густую завесу коварных ползучих растений и лиан мы прорвались к озеру Буру, воды которого окрашены в устрашающе черный цвет. Около двух десятков островков разбросано по озеру. Оно тянется параллельно морю на расстоянии не более 2 километров от него.
На перегруженных челнах мы спустились по ручью Джонни, который, расширяясь, превращается в Рыбачье озеро (коренные жители называют его Писсо). Поблизости от мыса Маунт засняли священного крокодила и вернулись в Бунду. Там мы стали свидетелями такого явления природы, какое редко доводится видеть даже «старому африканцу».
Горизонт заволокли тучи, во мраке ночи зажглись сполохи и отразились в воде озера, на берегу которого мы расположились. Стояла глубокая тишина, ее нарушал лишь шепот ветерка над водной гладью. Его сменил сильный ветер. Он все крепчал и с неописуемой быстротой перерос в бурю, а затем и в ураган. Ударил гром, сотрясший не только домик, где мы нашли убежище, но и землю под ним. Двери, крепко запертые в предвидении опасности, распахнулись, оконные рамы сорвались с петель, куски ставен пробили стены. Потоки дождя хлынули в комнату, где мы лежали на полу. Раскаты грома всякий раз на несколько секунд оглушали нас, а в промежутках между ними слышался треск валившихся деревьев. В деревне молния ударила в огромное шерстоносное дерево, и оно со стоном повалилось. Мы еще не успели полностью осознать, что же именно происходит, как буря сменилась давящей тишиной.