— И к ним тоже. Если ты схватишь животное за лапу, оно испугается и укусит тебя. А укус обезьяны опасен.
Дурбаа остался далеко позади. Виднелись плантации сахарного тростника, фермы и даже фабрики. Только состояние дороги показывало, что мы находимся вдали от больших городов. Я занялся изучением карт: одна из них была очень новой, другая — очень старой; казалось, что на них изображены различные части света.
И сейчас и во время кинопутешествия 1931 года, маршрут которого от Дурбана до Булавайо проходил по гем же дорогам, я волновался всякий раз, когда оказывался вблизи городов, где провел чудесные годы учения.
Вскоре мы затормозили в Эшове. В крааль, где я намеревался заснять быт деревенской общины, нас должен был проводить зулус, состоявший на правительственной службе. Я прозвал его за полноту Мафутой, что означает «толстое брюхо».
Можете вы представить себе немецкого чиновника, который отнесся бы терпимо к подобному прозвищу? Однако читатель, не забывший мой рассказ о нравах зулусов, поймет, почему такое обращение не только не прогневило сопровождающего, а, наоборот, снискало мне его уважение и доверие. Он сразу признал в Шомбурке человека, знакомого с обычаями его народа.
К вечеру мы уже были в краале. Вождь, обладавший множеством детей и семью женами, радушно принял нас и проявил готовность оказать нам посильное содействие. Мы разбили свои палатки у самого крааля.
На следующее утро явились гости — любопытствующие зулусы всех возрастов. Среди них оказался мальчонка лет пяти. Он увязался за мной и уже больше не отставал. Если я садился, он тут же устраивался у меня между ног. Завладев моими сапогами, малыш гордо в них расхаживал. Мало этого… Он питал свойственную африканцам слабость к технике, и наш радиоприемник отнюдь не был гарантирован от его попыток установить связь с внешним миром. Чем громче были завывания, которые удавалось исторгнуть из загадочного ящика маленькому зулусу, тем более горделивым становилось выражение его лица.
Этот малыш, по-видимому, избрал меня, седовласого старца, своим приемным отцом. Я назвал его Джекки в память о другом мальчике, который полстолетия назад заявил после короткого знакомства со мною в Монровии — столице Либерии: «Ты быть мой папа…»
Вождь разрешил нам произвести съемки.
С утра из загона выпустили скот, мужчины занялись уходом за ним, женщины и девушки прошествовали к реке за водой (африканки не ходят, а именно шествуют). Все происходило точно так, как я рассказывал, без вмешательства режиссера, без дополнений и изменений.