С «амвона» я перевел взгляд на трамплин. На нем выстроились те, кто впервые пересекал самую длинную параллель земного шара. Волосы и лицо каждого из них были покрыты раствором, состоявшим в основном из жидкого мыла. Чтобы «очиститься» внутри, эти люди проглотили по порции керосина и заели его лепешками с запеченной смолой, после чего мыльную пену с их лиц и голов соскребли огромной бритвой. Затем вконец растерявшихся новичков столкнули с трамплина в бассейн. Вновь и вновь заставляли их нырять, чтобы смыть с себя все до последней соринки.
— Мы, Нептун, властитель морей, озер и рек, прудов и болот, сим объявляем, что рожденное из праха дрянцо в день нынешний очистилось на борту теплохода «Нигерия» от грязи Северного полушария и по нашему экваториальному обычаю нарекается Окунем…
Вся тяжесть процедуры пала на молодых парней. С племянницей же моей, которая предусмотрительно оставила купальный костюм в каюте, поступили милостиво. Однако и ей пришлось проглотить ложку льняного масла для внутреннего очищения от пыли Севера, а затем «подкрепиться» картофельным шариком, столь обильно сдобренным перцем и селедочным рассолом, что даже двойная порция коньяку не смогла перебить его вкус.
* * *
К югу от экватора стояла необычно холодная погода и море было очень неспокойно. Даже боцман, уже 21 год ходивший по этому маршруту, не мог припомнить такого волнения в этих местах. Нос судна поднимался и опускался. Ници только в средней части судна чувствовала себя более или менее сносно, а потому почти все время находилась в кают-компании. Здесь толчки ощущались не так сильно и стук работавших с предельным напряжением двигателей был менее слышен. Несмотря на пять цилиндров мощностью 750 лошадиных сил каждый, скорость хода «Нигерии» сократилась до 8 узлов.
Наконец густые облака, низко нависшие над морем, рассеялись. Нам открылось голубое небо. На землю полились желанные лучи солнца, согревая и ослепляя нас.
Вместе с африканской зимой появились первые вестники приближавшейся земли. Нас эскортировали птицы: по обе стороны от судна неслись к югу буревестники, сильные, с короткими шеями и большими головами, с длинными загнутыми клювами; их огромные черные крылья резко выделялись на фоне белых тел. Они не способны ловить живую рыбу, а поэтому вынуждены довольствоваться подачками из камбуза и стали неизменными спутниками судов в океанских водах Южного полушария.
Этого друга всех мореплавателей я избрал в качестве символа. Ведь всякий раз, приближаясь к африканскому материку или прощаясь с ним, я любовался несущейся над волнами могучей птицей. И сейчас с таким нетерпением ожидал ее появления! С буревестника должен был, по моему замыслу, начинаться кинофильм, который я собирался сделать о «моей» Африке.