"Любопытно", – призналась она себе и, сев в кресло, попыталась придумать историю. Но вот какое дело, история не желала выстраиваться, а обрывки смыслов, блуждавшие в хорошенькой головке Елизаветы, были лишены семантической глубины и маловразумительны. Впрочем, будущее настроение уловить все-таки удалось. Опасность, приключения и удовольствие – вот что почувствовала девочка в ближайшем будущем, но и в отдаленной – удаленной на годы и годы вперед – перспективе она ощущала в опасной близости от себя все тот же запах, обозначавший в ее смутных грезах "мальчика в шотландском пледе": кора дуба, крепкий табак и острый, дразнящий обоняние запах какого-то неизвестного ей спиртного напитка.
– Ваше сиятельство, – ливрейный лакей тетушки нечасто позволял себе пересекать границу "графской половины", вернее сама баронесса Икьхгорн всегда принимала в расчет неравенство в их социальном статусе: Елизавета, разумеется, девочка и внучатая племянница баронессы, но в тоже время, она еще и помазанница божья – божьей милостью правящая графиня Скулнскорх.
– Ваше сиятельство, – поклонился старый лакей, – ее сиятельство госпожа баронесса просит вас спуститься к ней, если таково будет ваше желание.
Вот это последнее, "если таково будет ваше желание", не столько раздражало Елизавету, сколько забавляло. До прошлого года ее и секли, исключительно присовокупив эту формулу вежливости, так что получалось, будто она сама истребовала наказание, без которого, на самом деле, вполне могла обойтись. Однако до совершеннолетия оставалось еще три года, и посему приходилось терпеть "несправедливости" и мечтать о мести.
"Ну, ничего, – думала она иногда, – вот наступит время, а оно не за горами, и я всем тут покажу, кто в доме хозяин, и каково, на самом деле, мое желание!"
– Разумеется, – кивнула девочка. – Идите, Иван, и доложите баронессе, что я буду буквально через минуту.
Хотелось бежать, но спешить не следовало. Елизавета не могла себе позволить потерять и самой малой доли из тщательно выпестованного, взращенного и лелеемого чувства собственного достоинства. И дело отнюдь не в старой баронессе, а в посетителях, ради которых ее, Елизавету, наверняка, и пригласили сойти вниз. Однако в глазах этих совершенно незнакомых ей людей никакой особой репутации у графини Скулнскорх не было и в помине. Отсюда и проистекала необходимость соблюдать дистанцию. А этикет для того и придуман умными людьми, чтобы всех расставить по росту, ведь так?
Нарочито медленно она прогулялась по анфиладе комнат третьего – "графского" – этажа и, великолепно зная лабиринт, в котором обитала всю свою сознательную жизнь, уже через пять минут вышла к парадной лестнице. Лестница ниспадала в просторный приемный зал изящным мраморным каскадом, но здесь было темновато сейчас, а потому гости, поднявшие глаза навстречу шелесту ее платья, не могли по достоинству оценить то замечательное зрелище, которое она им – так и быть – подарила. Разве можно рассмотреть в этой унылой будничной полумгле, какими оттенками – от орудийной бронзы до меда, смешанного с гранатовым соком – переливаются ее волосы, или как играют в ушах огромные, подобранные в цвет глаз, золотистые топазы? Нельзя. А жаль, потому что даже ее "простенькое" домашнее платье многое могло бы сказать опытному взгляду.