– Что будем делать с Тригеридом? – спросил Голос.
В последнее время он редко поучал, еще реже советовал, и это чрезвычайно смущало Людо. Ему было трудно придумывать военные планы, когда в голове – словно, внутри улья – стоит гул от множества "забот-пчел", которые следует учесть и разрешить, чтобы, если и не выиграть бой, сражение или кампанию, то хотя бы не проиграть. Время и пространство: километры дневных переходов, расстояния, искажаемые складками местности, места бивуаков, физическая сила и выносливость людей и животных, погода, рельеф местности… Снабжение: хлеб и фураж, маркитанты и фуражиры, профосы… Болезни и дисциплина, женщины и вино… Организация и оперативное искусство…
От "суеты" в голове становилось физически плохо, но хаотического движения множества "переменных" было не остановить. Их некуда было деть, ведь все они поселились и "жили" внутри его, Людвига Кагена, собственного сознания. Единственная возможность, известная Людо, заключалась в том, чтобы упорядочить весь этот хаос, придав ему "изящную форму".
– Что ты придумаешь на этот раз?
"Не знаю, – грустно улыбнулся Людо. – Я не вижу пока, где это произойдет. Не знаю, когда. Как же узнать, как?"
– Ну-ну… художник. – Возможно, Голос иронизировал, но также возможно, что ему стало не до смеха.
А у Людо снова ломило грудь, и хотелось кашлять, но кашель не шел, засев за грудиной, мешал дышать, напоминал о смерти.
– Никто не вечен…
"Умру я, умрешь и ты", – холодно усмехнулся Людо.
– Ты не можешь этого знать, – возразил Голос.
"Могу, – небрежно отмахнулся князь Каген. – Мир существует до тех пор, пока я его воспринимаю".
– Ты сравниваешь себя с Творцом? – Голос не был удивлен, он был поражен.
"Нет, но таким, я полагаю, Господь меня создал. Без меня все это, – Людвиг обвел взглядом удивительный пейзаж, открывавшийся с вершины холма, – теряет всякий смысл. Мир – это я".
А император? – спросил Голос "шепотом".
Император – это мой "страх темноты", – честно признал Людо.
И принцесса, она тоже всего лишь сон твоей души? – похоже, Голосу было страшно задавать этот вопрос, но он его все-таки задал.
Однако Людо решил не отвечать.
– Что!? – известие было настолько невероятным, что у Джеваны перехватило дыхание, но и на сознательную ложь это не походило. Да и вообще, ложь, да еще такая ложь – худшее, что мог придумать перебежчик, стремящийся заручиться покровительством тех, "на чей берег" выбросили его волны судьбы.
Барон Калм был уже немолод, и, насколько могла судить принцесса, спасал он сейчас не свою шкуру, а двух молоденьких дочерей, которым опала и вполне возможная в этом случае казнь барона не сулили ничего хорошего. Император ведь и в лучшие времена не отличался добронравием и кротостью. И прозвище Василиск получил неспроста, а, в частности, и за дикие выходки, вроде продажи в публичные дома жен и дочерей прогневавших его царедворцев. Так что…