– Этот дядя – мой папка, – тараторил тот, кто действительно был похож на Павла. – Он меня бы не связал ни за что. Только он ещё вчера куда-то уехал, а эта тётенька… Она плохая. Я про неё всё маме расскажу. Она увела нашего папку!
– Нас, наверное, полиция ищет.
Следующим этапом было – найти для мальчишек одежду. Появление на улице костлявых «ангелочков», бесспорно, привлекло бы внимание. И тогда уже никакими благими намерениями свои поступки не объяснишь. Но искать чужую одежду в чужом доме оказалось достаточно непростым делом.
Поиски снятых с пленников вещей долго оставались безуспешными. В стиральной машине, на спинках стульев, в корзине с грязным бельём, в прикроватных тумбочках – всюду было пусто. В единственном шкафу-купе висели взрослые сорочки, брюки, пиджаки. Дорогие, но совершенно ненужные в настоящий момент вещи. Камелотов был близок к отчаянью, у него к тому же сильно разболелась голова: сказывались вчерашние возлияния.
Мальчишки голышом «шлёпали» за ним из комнаты в комнату, продолжая канючить насчёт обеда. Собственная нагота их беспокоила значительно меньше, чем голод.
«Господи! – мысленно рассуждал почти отчаявшийся освободитель. – Ну, не могли же они с собой детские шмотки забрать! Это наводит на мысль, что они предвидели освобождение пленников. Думай, Бобыль, думай, подключай аналитику. Хоть бы что-то, пусть не по размеру, пусть не по сезону… Хоть какой-то прикид!»
Звук подъезжающего джипа его настолько обескуражил, что на какое-то мгновение Олег потерял ориентацию в пространстве. Он забыл, где он, что делает. Лишь крики прибежавших мальчишек, которые ещё минуту назад повеселевшие бегали по комнатам, привели его в чувство.
– Дяденька, мой папка приехал! На крутой тачке!
– Он вчера вечером уехал надолго куда-то. Ночью его не было.
– Вот увидите, он хороший, он ничего плохого нам не сделает. Эта тётка злая, она нас связала больно, а он… хороший, мой папка.
Осторожно выглянув из-за занавески в одно из окон гостиной, Олег разглядел уже знакомый чёрный «кашкай», заруливающий в ограду особняка.
«Да, задачка несколько усложняется, Бобылёк. И жизнь твоя всё больше начинает приобретать остроту и шероховатость. Говорила тебе мама, не лезь, Олежка, во всякое дерьмо. Так нет, жить не испачкавшись нам скучно, нам экстрим подавай. Сейчас будет тебе и экстрим, и пахучий Гольфстрим, в смысле… диарея.»
Мысленно прочитав себе нотацию, он присел на корточки прямо у окна рядом с притихшими голыми пленниками. Потом вскочил и принялся бегать по комнате, поочередно выглядывая в окна, рискуя засветиться перед своим новым соседом. Похоже, выход оставался только один. И у него, и у мальчишек. Других не просматривалось.