«Гражданку Пельц, обвиняемую в содержании притона, вчера утром нашли мертвой в тюремной камере. Пельц покончила жизнь самоубийством, взрезав себе горло бритвой. Узнав трагическую новость, ее подельник и сожитель, бывший граф Обольянинов скончался от сердечного приступа».
Я ничего не чувствовал, я словно омертвел. Стоя под тусклым фонарем, я тупо глядел в черные буковки – и ничего не видел. Внезапно из снежной пурги сгустилась маленькая фигурка. Я посмотрел на нее с тайной надеждой. Под неверным светом умирающего фонаря стало видно, что это ангел с волшебными и чуть раскосыми глазами. Он заговорил со мной звенящим мелодичным голосом, какой может быть только у ангела.
– Холодно, – сказал ангел. – Глеться надо мало-мало. Табак есе, цай есе, тлава есе. Цо надо – усё есе. Хелувим усё даст…
Эпилог
Нестор Васильевич Загорский
Несмотря на внешнюю простоту, дело Булгакова стало одним из самых трудных в моей биографии. И не потому, разумеется, что сложно было его расследовать. Труднее всего оказалось организовать смерть Зои.
Можно было бы, конечно, вернуться к плану Аметистова и выдать за убийцу Гуся ходю Херувима. Однако мне делалось тошно при одной мысли, что придется отдать на заклание несчастного и ни в чем не повинного дурака. Нет, таким образом никого из тюрьмы спасти мы не могли, а вот карму себе подпортить – запросто.
Другое дело – побег. Это было посложнее, но, в общем, выполнимо. Однако тут меня остановили соображения стратегического порядка. Простой побег означал, что до конца жизни Зоя будет значиться в розыске и ходить под дамокловым мечом большевистского правосудия. Необходимо было так изъять ее из тюрьмы, чтобы о ее существовании просто забыли.
В этом смысле вернее всего было бы Зою убить и вывезти тело, после чего воскресить, с помощью кузена Аметистова выправить ей новые документы и отправить на все четыре стороны, лучше всего – в другой город, где ее никто не знал.
Это тоже вполне можно было устроить. Требовалось только внедрить Ганцзалина в охрану тюрьмы под видом красноармейца. Зайдя к Зое в камеру, он обработал бы ее так, что она умерла бы от сердечного приступа. В бессознательном состоянии Пельц пребывала бы ровно столько, чтобы ее освидетельствовали и отвезли в морг. Тут бы ее подменили безымянной бездомной покойницей, какие регулярно появлялись в те тяжелые годы на улицах Москвы. Саму Зою мы благополучно бы вывезли и реанимировали, дали бы новое имя, и дело можно было бы считать законченным.
Но тут возникло неожиданное препятствие, сильно осложнившее все наше предприятие: Зоя наотрез отказалась спасаться одна – только вместе с графом.