– Вы что же, милостисдарь, голову нам решили морочить? Вас же вежливо спрашивают: где брильянты?
И он ловко ткнул ходю пухлым кулаком в нос. А тут надо заметить, что у пианистов от постоянного музицирования пальцы становятся чрезвычайно крепкими и твердыми. А когда они складывают их в кулак, получать таким кулаком в морду – дело совершенно неинтересное.
Кулак Буренина не оказался исключением из общего правила. Хотя ткнуто было бы вроде и не очень-то сильно, но Херувим испытал такую жгучую боль в носу и во всей физиономии, что тут же бы и повалился на пол, если бы сзади не было стены, которая удержала его от позорного падения.
Несколько секунд китаец только корчился от боли, потом пришел в себя и, чувствуя, что терять ему нечего, закричал:
– Где блянты? Какой блянты? Не понимай, не моги!
Аметистов с Бурениным переглянулись.
– Может, он и правда не нашел еще? – сказал Аметистов. И снова обратился к Херувиму. – Где пальто?
– Где пальто? – повторил Херувим. – Пальто мало-мало! Какой пальто? Надевай пальто, неси пальто, стилай пальто, не знай пальто.
– Врет, сволочь, – сказал Буренин, впрочем, не слишком уверенно. – Люди говорят, графское пальто китаец забрал.
Херувим пришел в необыкновенное возбуждение и закричал, ерзая на стуле, словно приклеенный:
– Китайса блал! Не китайса блал! Не та китайса блал – длугая китайса блал! Ганцзалин уклала – эта китайса. Моя китайса не блал, Хэй Лубин не блал, не видел, не моги. Ганцзалин плохой китайса, он усё блал! Пальто блал, Манюску блал, его убей нада, с пулемета стлеляй…
– Ганцзалин? – Аметистов повернулся к Буренину. – Что еще за Ганцзалин?
– Истопник, – пояснил Буренин. – В Зойкином доме внизу живет.
– Тоже из китайцев?
– А пес его знает, – с сомнением сказал Буренин.
Тут снова ввязался Херувим.
– Пёса знает! – взвизгнул он. – Пёса усё знает! Ганцзалин не есе китайса! Пальто блати – не настояси китайса! Есе японса! По-китайски не говоли, по-луски блям-блям, диди-гугу… Китайски не знай, луски знай – есе кто? Есе японса!
– Что он там вякает? – недоброжелательно осведомился Аметистов. – Не поймешь ничего, один звон в ушах.
– Этот звон у них песней зовется, – объяснил Буренин. – Наверное, опять продать что-то хочет. Китайца хлебом не корми, дай чего-нибудь продать.
– Плодай! Купи! – завопил Херувим, который внимательно прислушивался к тому, что говорят гости. – Манюска люби, табак толгуй, деньги бели, Санхай вези! Цай покупай, деньги плати, усё знай, ницо не понимай!
Парочка, видя, что клиент их окончательно спрыгнул с небогатого своего китайского ума, решила от греха ретироваться и двинулась к выходу. За их спиной бесновался Херувим, выкрикивая уже не слова даже, а бессвязные китайские звуки. Однако, едва дверь за незваными гостями закрылась, Херувим мгновенно утих. Несколько секунд он прислушивался, потом тихонько встал со стула, прокрался к двери, запер ее на засов и хитро заулыбался.