– Манюска Хелувима люби не люби? – спросил он, корча рожи, которые любому незаинтересованному зрителю показались бы уморительными, но Манюшку встревожили.
– Что случилось, Херувимчик? – обеспокоилась она. – Ты здоров?
Херувим был здоров, но хотел знать, любит ли его Манюшка. Та, в свою очередь, хотела знать, чем вызваны такие дикие с его стороны вопросы.
– Я тебе зеню, – с отчаянием прокричал Херувим. – Санхай вези, дети лоди мало-мало! Есили нет, убивать буду!
– Кого убивать? – всполошилась Манюшка, – кого убивать, миленький?
– Усех убивать, – мрачно отвечал Херувим. – Тебя убивать, себя убивать, Ганцзалин убивать. Усех!
Манюшка, как могла, успокоила ходю, усадила его на диван, напоила водой и попыталась выяснить, что происходит.
То, что рассказал ей Херувим, поразило ее в самое сердце. Оказалось, что кто-то украл его брильянты. Точнее, не его, а графские, но от этого, как вы понимаете, было не легче.
– Как – украл? – всплеснула руками Манюшка. – Кто украл, когда украл?
Брильянты украли вчера, и украл их, как легко догадаться, неизвестно кто. В противном случае, конечно, этот кто-то уже бы лежал, разрезанный на мелкие куски верным ножом Херувима. Именно поэтому ходя имел трагический вид и даже производил впечатление буйнопомешанного.
И вот этот буйнопомешанный – и совершенно притом без брильянтов – пришел сейчас к Манюшке, чтобы жениться на ней и везти в Шанхай. Что она на это скажет? Манюшка быстро оценила взъерошенный вид влюбленного, горящие мрачным огнем глаза, судорожно сжатые кулаки и решила быть деликатной.
– Херувимчик, миленький, – сказала она, – сейчас не могу никуда ехать, у Зои Денисовны показ сегодня, куча дел. Давай попозже поговорим, когда ты брильянты найдешь, хорошо?
Тут, на счастье, ее позвала Зоя, и Манюшка бросилась вон из комнаты, оставив злого и обиженного Херувима в одиночестве. Вероятно, она даже не расслышала его яростного крика ей в спину: «Зенити не хоцесы?! Ганцзалина люби?» Впрочем, может быть, и расслышала. Но, даже расслышав, не придала ему особенного значения – ей просто хотелось сбежать подальше.
* * *
О том, что происходило в дальнейшем, рассказывать в деталях я не берусь, скажу лишь, что показ прошел с необыкновенным успехом. Манекенщицы не только выходили на подиум в самых откровенных нарядах, которые может вообразить себе сознательный пролетарий, но и танцевали, и пели, и вообще были преступно соблазнительны.
Есенин с Мариенгофом на показ опоздали, что, наверное, и к лучшему. Опоздал и директор треста тугоплавких металлов Борис Семенович Гусь, что было к худу, потому что в противном случае скандал, вероятно, вышел бы куда меньше и не было бы тех ужасных последствий, которые, в конце концов, возникли.