– Да ты, правда, дурак! – заревел тут на меня капитан Беллфиосса. – Какая Альдонса Лоренса? Нет никакой Альдонсы Лоренсы! Еще раз повторишь это имя, я тебе башку проломлю это бесполезной для тебя палкой! Просто прикрой фонтан своего воображения!
– Так, стало быть, так-таки и нету? – печально усмехнулся я.
– Не-ту-у-у !!!
Честно говоря, до меня доходило сказанное капитаном Беллфиосса. Это было ужасно.
– Послушай, дружище, – спокойно заговорил капитан Беллфиосса, – это просто палка в дорогу, чтобы ускорить твое появление там, где ты и так окажешься. Каждому ученику приходит пора становится мастером или заняться чем-то другим. Просто пришло время что-то выбирать.
Я молчал. Меня воротило от этих рассуждений.
– Что думаешь? – спросил Беллфиосса.
– Я ничего не думаю, – отрезал я, – я хочу остаться один. Меня тошнит от твоей болтовни.
– Это не просто болтовня. Это последний голос разума…
– Я хочу остаться один! – громко повторил я.
– Если я уйду сейчас, то в этой книге мы больше не встретимся, ты же знаешь.
– Пусть.
Первое недоумения от нашего разговора сменилось горечью и болью. Я ощущал её, трескаясь и лопаясь от страдания.
– Ты бы мог избавиться от этого прямо сейчас, – сострадательно произнес капитан Беллфиосса, его волевое лицо, впитавшее соли и бури всех морей, прониклось сопереживанием, – покайся, малыш.
О чем он говорил, я понимал. Но…
– Исчезни, капитан! – зло и устало произнес я, чувствуя стыд и раскаянье за свои слова.
Посмотрев куда-то в сторону, капитан Беллфиосса тихо произнес:
– Что же, сынок, договорились, ухожу, ухожу.
Помолчав, он негромко рассмеялся, как бы вспомнив что-то забавное, и сказал:
– Ну все, пошел я. Как у нас говорят: «Данзас сказал – Данзас сделал».
– Что? – удивился я.
Но капитан Беллфиосса исчезал в лучших традициях чеширских котов, туманно улыбаясь, глядя сквозь меня. Последней исчезла наполеоновская треуголка, в центре которой была прикручена металлическая бляха с буквой «M» в круге.
Я остался один, долго сидел неподвижно, прислонившись спиной к стене напротив окна. Сидел разбиваемый стуком своего сердца, пока не почувствовал, как что-то твердое давит в левый бок. Я пошарил рукой. Бутылка вермута, которой я потчевал Альдонсу Лоренсу, лежала, указывая горлышком на юг. Свет окон и фонарей с улицы непостижимым образом отражались на темном теле бутылки летящим во все стороны салютом.
Откупорив, я без привычной здоровой жадности стал пить лекарственную влагу. Сквозь тишину иногда доносился звук пущенной наоборот пленки, гортанные звуки и хлопанье крыльев. Еще я различал чьё-то бормотанье, остальные звуки никак не классифицировались.