– Уверен?
– Допустим, не совсем? – признался я. – Тогда почему они позволили взять жезл?
– К подобным вещам имеют отношения разные силы, низшие из них всегда чем-то недовольны, они и забрались в твой сон. Выкинь ты эту палку от греха подальше.
– И откуда вы, девушка, всё знаете? Может, вы магистр изумрудного стола, а не простая дочь рыбака?
– А что, разве ты сомневался, похититель жезлов? Выкинь его, мой тебе хороший совет.
– Никогда.
– Что никогда?
– Никогда не сомневался.
– В чём?
– Что ты у меня самая лучшая.
– А жезл?
– А что жезл, тю, ерунда какая. И не думай о нем больше, выкину. Потом.
Домина не знала главного. Игрой с жезлом я разбудил дремавшие в нём силы, и их запущенный механизм не остановить. Как его выбросить? Проще оторвать и выбросить голову. Я обнял Домину и уснул, чувствуя сквозь сон, как она гладит меня по голове и шепчет нежные слова. Она любила меня, как свое дитя.
Мы проспали, пока солнце не забралось к нам в постель. После завтрака, в течение которого мы весело болтали и, не вспоминая о ночном разговоре, я пошел проводить Домину до родника.
Чудесный солнечный день салютовал яркими красками цветов и ублажал слух трелью птиц, разоравшихся от тепла, как пьяницы перед свадьбой друга. И хотя наш остров не переодевал своего летнего наряда, погода здесь случалась разная. Впрочем, сильных холодов не было никогда.
У родника я недолго посидел с Доминой. Она мыла посуду и расспрашивала меня о прошлой жизни, её забавляло, как по-разному, в зависимости от настроения, погоды или расположения созвездий, я пересказываю одни и те же истории. Потом я ни к слову вспомнил историю об знакомом ротном бригадире.
суккубка
Один ротный бригадир, напившись казенного рома, пошел в город за женщиной.
И уж такая, знаете ли, в нем похоть взыграла, что ажно рвет его на части. А время было уже затемно и до города верст пять. Бежит наш ротный бригадир, охает и за штаны, как тяжело раненный, держится. Так ему, значит, невтерпёж.
Бежит-бежит. И вдруг смотрит – впереди силуэт, и вроде, как женский. Вояка-то наш по натуре не насильник, не мародер и беззакония не чинил. Он только и подумал – подойду, мол, спрошу кое-чего, даст так даст, нет так нет, дальше пойду.
Догоняет он фигуру эту, глядит – точно женщина. А на роже у ротного бригадира крупными буквами написано, чего он хочет, даже говорить не надо.
Хоть разум-то у ротного бригадира от желания и закосило немало, однако он замечает, что женщина-то какая-то непростая. Странная женщина. Смотрит она уж больно безбоязненно и даже как-то нагловато, и будто сама пытается внушить доверие.