терпение, пока все пустые головы сами не захлебнуться в собственных нечистотах. Sustin….sed praeter bibendum quid. Терпи… но прежде всего выпьем.
Однако не думайте, что мое воображение нарисовало пресловутого льва свирепее, чем он есть на самом деле. Отнюдь, и этого мало. Скажите, разве вы сами не видели, сколь много вокруг когтистых гарпий, семиглавых и тысячу раз своенравных гидр, разве вам не доводилось видеть распаленных похотью кабанов и обуянных гордыней тигров и львов, разве вы не видели высокомерных обезьян и тупых ослов. Повсюду кишмя кишат легионы чудовищ, превращая милые места в зверинцы. И глядя на эдакое безобразие, понимаешь нужно не одно терпение и мужество, чтобы добраться до столпов стойкости. Мало одного желания, чтобы оказаться у рубежей высших человеческих возможностей. Думаю, вы согласны, numinus discrepante, никто не спорит.
Что же случилось со мной в городе, куда я приплыл? Вроде ничего путного, но с другой стороны немало поучительного. Поначалу вместе с Фьюсхен мы не просыхали днями напролет. Словно Хуан Вековечный, я находил в карманах нескончаемые монеты и напивался день-деньской в кругу новых друзей, которые появлялись подобно грибам после слепого дождя. Мы кочевали из дома в дом, орошая их обильными винными дождями.
Но одно дело плыть на корабле в море Бахуса, и совсем иное – в пьянстве прозябать в городе. Веселье здесь граничило с умопомешательством, ибо вино действовало более губительно, чем яд гадюки или стигийская селитра. То был особый яд – он метил душу, увеча тело. Попадая в желудок, отравлял рассудок. Превращал мужчин в обезьян, а женщин в волчиц или крольчих. Сколько мудрецов из-за него исходило бредом сивой кобылы. Хорошо еще всем пораженным ядом было весело, и они, знай себе, похихикивали, находя своё положение забавным.
Спиваясь, я перестал контролировать себя. Сознание и ум покидали меня, ссыпаясь, словно мука из драного мешка, оставляя по переулкам города белую кривую полосу. Всё, связанное с прежними путешествиями, рассеялось, как мысли после сытного обеда. Никакого моря и гавани с кораблями я не нашел. Только город, окруженный гибнущей землей. Правда, в некоторых лицах я узнавал друзей с "GARLIC KINGS", но в их глазах не было и тени прошлого. И потому я ни с кем не говорил о той жизни. Прошлое, словно рисунок на прибрежном песке, смыло набежавшей волной. И смутные очертания его волновали, лишь когда трубка с бэнгом торчала во рту.
Странно, но жезл Вакха, оставшийся при мне, помнил всё. Тиреус поддерживал и останавливал, когда черти шептали в левое ухо, что пора через сумасшедший дом спускаться в чистилище.