был окончательно похоронен революцией и гражданской войной.
Те, кто вырос в интенсивной творческой атмосфере, кто видел, как все ожидания и страхи принимают реальные очертания в анархии и кошмарах революции, мировой и гражданской войн, были теми самыми мужчинами и женщинами, которые, оказавшись за пределами родины, основали Русское Зарубежье. Они надеялись, что в этой, новой, России они, в ожидании падения большевизма, сумеют продолжить творческую традицию Серебряного века. Культурные достижения эпохи Серебряного века не остались не замеченными на Западе. Вообще, Серебряный век был первым направлением современной русской культуры, который оказал воздействие на зарубежные страны. Несмотря на то, что литература, даже в переводах, была нелегка для восприятия иностранцев, произведения Д. Мережковского, А. Блока, Ф. Достоевского и Л. Толстого были широко известны. Р. М. Рильке пытался писать стихи по-русски и популяризовал русскую поэзию в Германии. Еще более сильным было воздействие изобразительного искусства и музыки, в меньшей степени — естественных и гуманитарных наук. В эпоху Серебряного века Россия влилась в общий поток мировой, западного типа, культуры XX в.
Разумеется, не все в Русском Зарубежье ценили поэтическое и прозаическое наследие литературы Серебряного века. Широко известно, например, неприятие Иваном Буниным поэзии А. Блока. В целом, однако, эмигранты признавали символистов и акмеистов (наследников символизма) как поэтов, следовавших канонам «классического» русского стихосложения. Континуитет по отношению к Серебряному веку подтверждался творческой активностью тех, кто оказался в Русском Зарубежье, — 3. Гиппиус, К. Бальмонта, В. Иванова, — а также тем центральным положением, которое занимали в эмигрантской литературе преемники символизма, например В. Ходасевич, М. Цветаева и Г. Иванов. Литературные критики и историки литературы Г. Адамович и К. Мочульский также сосредоточили основное внимание на этом славном периоде в истории русской поэзии и способствовали пониманию его творческих импульсов и достижений.
Общая позитивная оценка не исключала, однако, некоторых серьезных сомнений и вопросов. Многие спрашивали: разве не символизм распахнул двери перед теми деструктивными и анархическими тенденциями, которые из области искусства переместились потом в русскую жизнь как таковую? Оправдывая, подобно писателям эпохи Серебряного века, порыв к очищению, можно было вплотную подойти к ожиданию революции и хаоса. Это, как теперь казалось, и составляло политическое предназначение А. Блока до 1917 г. И не получило ли оказанное им вредное влияние свое подтверждение в собственном его принятии большевиков, принятии, получившем отражение в его весьма двусмысленной последней великой поэме «Двенадцать»? Нельзя ли сказать то же самое и о В. Розанове и его неуловимом смешении авангардистского искусства, религиозного анархизма и националистической мистики?