Речь не о том, чтобы поставить поэзию на службу революции, но напротив, поставить революцию на службу поэзии. Только так революция не предаст собственных целей. Мы не повторим ошибки сюрреалистов, присягнувших революции ровно тогда, когда её уже не стало. Связанный с памятью о неполной и быстро поверженной революции, сюрреализм быстро превратился в реформацию спектакля, критику лишь текущей его формы, осуществляемую внутри господствующей организации спектакля. Сюрреалисты, видимо, забыли, что власть навязывает и то, как понимать все внутренние улучшения и нововведения в спектакле, ведь ключ к их прочтению у неё в руках.
Всякая революция зарождалась в поэзии и делалась преж-де всего силами поэзии. Этот феномен ускользнул и продолжает ускользать от теоретиков революции – действительно, его невозможно осознать, если руководствоваться старым пониманием революции или поэзии – но контрреволюционные силы, как правило, его замечали. Поэзия там, где она существует, внушает им страх; они всеми силами стараются изгнать её демонов, и в ход идёт всё: от костров до монографий по стилистике. Момент действительной поэзии, которая «свободно располагает временем», всякий раз стремится переориентировать согласно собственным целям всё единство нашего мира, включая и будущее. И пока он длится, его требования бескомпромиссны. Он возвращает в игру все не оплаченные историей счета. Фурье и Панчо Вилья>5, Лотреамон и астурийские «динамитьерос»>6 – чьи последователи изобретают сегодня новые формы стачки>7 – кронштадтские и кильские>8 матросы и все, кто готовится по всему миру, с нашим участием или без, к битве за долгую революцию, являются также и посланниками новой поэзии.
Поэзия как пустующее место со всё большей и большей очевидностью становится антиматерией общества потребления, потому что не является материей, поддающейся потреблению (исходя из сегодняшних критериев потребляемого объекта: его равнозначности для каждого из пассивной массы разъединённых потребителей). Поэзия – ничто, когда её цитируют, единственное, что можно с ней делать, это détournement, вновь вводить её в игру. Знакомство со старой поэзией – всего лишь занятие для университетов, вскрывающее истинную сущность всей университетской мысли. История поэзии в этом смысле – не более чем бегство от поэзии истории, если понимать под этим термином не зрелищную историю правителей, а историю повседневной жизни и возможностей её освобождения; историю каждой индивидуальной жизни, её осуществления.
Следует устранить всякую двусмысленность в отношении роли «сохранителей» старой поэзии, увеличивающих её распространение по мере того, как государство, руководствуясь своими мотивами, побеждает безграмотность. Эти люди являют собой лишь частный случай хранителей любого музейного искусства. Поэзия тоннами отправляется на хранение по всему миру. Но нет в мире ни места, ни мига, ни людей, чтобы её воскресить, сообщать друг другу, пользоваться ей. Разумеется, всё это возможно лишь посредством