; поскольку восприятие старой поэзии изменилось вследствие как утраты, так и приобретения некоторых знаний; и поскольку в каждый удачный для возвращения старой поэзии момент одно то, что это произойдёт в контексте определённых событий, наделит её совершенно новыми смыслами. Но главное, что ситуация, в которой поэзия возможна, уже не повторит ни одного поэтического провала прошлого (понимая под провалом то, что вписывается в историю поэзии в перевёрнутом виде, как успех и нерукотворный памятник). Она стремится к общению и к возможности обрести самостоятельность,
свою собственную поэзию.
Но информационисты – пока их прямые современники, специалисты по археологии поэзии, восстанавливают звучание избранных старых стихов, начитывая их на грампластинки для широкой публики, доведённой до новой безграмотности силами современного спектакля, – решили дать бой всему «многословию» свободы, чтобы попросту передавать приказы. Идеологи автоматизации открыто стремятся к созданию автоматической теоретической мысли путём закрепления определений и исключения переменных как из жизни, так и из языка. Но пока они буксуют на каждом шагу! К примеру, машинные переводчики, уже обещающие стандартизацию информации в планетарных масштабах, а заодно и информационистскую ревизию всей прежней культуры, подчиняются заранее прописанным в них программам, от которых неизбежно ускользнёт любое новое значение слова, равно как и диалектическая многозначность его прежних значений. Таким образом, и сама жизнь языка – с которой связано любое продвижение теоретического осмысления: «Идеи совершенствуются. И смысл употребляемых слов играет здесь не последнюю роль»>9, – оказывается изгнанной из механизированного поля официальной информации, но в то же время свободная мысль может объединиться, чтобы организованно уйти в подполье, недосягаемое для информационистской полиции и её методов. Поиски не допускающих разночтения знаков и способов мгновенной бинарной классификации идут настолько в духе существующей власти, что их ожидает та же критика. Даже в своих бредовых выступлениях теоретики информационизма предстают неуклюжими, но дипломированными предвестниками выбранного ими будущего, того самого, которое и создают господствующие силы современного общества: укрепления кибернетического государства. Они – вассалы всех сюзеренов выстраиваемого сегодня технического феодализма. И паясничают они не от простодушия – они все королевские шуты.
В выборе между информационизмом и поэзией уже не может быть и речи о поэзии прошлого; так же как ни один из ставших классическими типов революционных движений теперь нигде не может восприниматься реальной альтернативой господствующему устройству жизни. В одном суждении мы сразу и изобличаем полное исчезновение поэзии в старых её формах, подразумевавших её производство и потребление, и объявляем о её возвращении в формах неожиданных и действенных. Нашему времени пора не