В тот момент, когда я дошёл до каюты, взвинченный до предела так внезапно напавшим на меня приступом страха, я, не медля ни секунды, дёрнул за ручку. Каково было моё удивление, когда дверь, сразу же поддавшись, отворилась и, войдя в комнату, я обнаружил Виту спокойно лежащей в кровати. Ничего не понимая, я захлопнул дверь и быстро подошёл к ней.
—В чём дело? Что случилось? . – Почему ты здесь? Я так долго ждал тебя, почему ты не пришла?
Она не отвечала. Напряжение, уже пропитавшее, словно яд, каждую частичку моего тела, возросло ещё сильнее, и меня переполнили эмоции. Теперь я накручивал себя ещё больше, и казалось, сейчас уже не выдержу этого молчания, но вдруг Вита заговорила. Говорила она очень тихо, и в голосе её звучала какая-то непреодолимая, глубокая усталость. Почти что безжизненно она прошептала:
—Прости меня, Сигниф… Всё то время, что я лежала здесь, каждую минуту я думала только о тебе, о том, как ты сидишь там один… – Она прервалась, было видно, что говорить ей очень трудно. Вита перевела дыхание, а затем продолжила: – Мне что-то нездоровится, Сигниф. Я не знаю, что со мной произошло. Я только забежала сюда после работы, чтобы оставить ненужные вещи, но оказалась намертво прикована к постели. Сколько я ни пробовала встать, у меня ничего не вышло. Прости меня, пожалуйста, милый мой Сигниф.
Я оторопел. Все эмоции, так сильно переполнявшие меня ранее, отошли на второй план. Я увидел совершенно другую картину происходящего. Всё, что я успел напридумывать себе, пока шёл сюда, было мимо, совершенно невпопад. Я осознал, как я был глуп, как эгоистичен, когда вбежал сюда. Когда я вбежал и увидел лежавшую в комнате Виту, мой страх обернулся в необоснованный гнев и во мне появилось рвение чуть ли не обвинить и застыдить её, так мирно лежавшую. Но теперь я взглянул на Виту другими глазами, и открывшаяся жуткая картина показала, как слеп я был. Захваченный бурей нелепых и наигранных эмоций, я вбежал и накинулся с расспросами на бедную, хрупкую, обессилевшую девушку. Горькое чувство стыда пронзило мне сердце, когда я увидел, как она слаба, как сморщилось её до этого дня нежное личико, как чернели жуткие мешки под её некогда яркими глазками. Словно гноившиеся раны, потемнения вгрызались в её юную плоть. Лицо этой милой девушки, которую я так любил, было высушено. Некогда пышущая радостью розовая нежная кожица теперь побелела, и на щеках проступили острые скулы. Видя весь этот ужас, я сжал в своей ладони её холодную тонкую ручонку и сказал:
—Да нет, что ты, милая! Зачем ты извиняешься? Ты так бледна… Прости меня! Я так резко ворвался к тебе и грубо накинулся на тебя с расспросами… Прости меня, если хочешь, я сейчас же уйду и оставлю тебя в покое. Тебе сейчас так нужен Сон и покой, нечего мне донимать и тревожить тебя своим присутствием. Я уйду, уйду, только скажи мне, и я сделаю всё, что нужно, ты только скажи…