От наших улыбок, иль от чего-то еще, воздух прозрел, а скрытое солнце делало его желтым. В такие минуты, пожалуй, уместна доля сентиментальности погруженной в еще не совсем старый, но уже забытый хороший фильм. Все будто на киноленте.
Будь это место указано на карте и воспето устами в легендах, вы все равно его бы не нашли. В самом то месте искать не возможно, тут тысячу раз сделаешься суеверным и каждый раз будешь ждать тумана раздвигающего свои могучие стены забвения. Представится ль пред нами Бразил или утянет Кракен на самое дно. Пусть я конечно и преувеличиваю своего слона, но, тем не менее, порой настороженность в скользь и проходит со страхом, как киль корабля бы мог проходить, над колоссальных размеров кальмаром. Всякий случайный мог бы сойти здесь с ума, предаться ужасу, не поборов страха. Потому то, сюда и занесло именно нас, счастливых оболдуев, не боящихся здешних тайн. Говоря же о случае, наверняка нельзя говорить только о нас, случайность не мыслима без времени и места. Исходя же из всего перечисленного, можно сказать только то, что бесконечность не допускает оплошностей и в ней все когда-нибудь случается.
Из каменных улиц выходила дивная аллея, переходящая в парк, увитых плющом деревьев, прилегающих ограждений, которые, показались бы джунглями, не имея под собой абсолютно ровного газона и таких же дорожек. Блеклые фонари поддавались плющу лишь на половину, так и не приняв до конца, чью-то сторону. Ровно под одним из прочих фонарей была скамейка, мы осмотрелись кругом, выдохнули усталость и сели.
– Должна же быть цель, как считаешь? – спросил Боб.
– Иногда достаточно только помечтать и цель сама тебя найдет, – я попытался ответить.
– В нашем положении без нее нельзя.
– Чего же ты хочешь?
– То чего я хотел, я добился, а чего я сейчас хочу, я не знаю.
–А положение, что с ним не так?
– Мы во вселенной, вечно текущем измерении, где нужны мать их check pointы, иначе наше движение утонет в одной бледной картинке, как стрела Зенона и все его черепахи с атлетами.
В это мгновение я улыбнулся и не скрытно зевнул, ко мне нагнулся фонарь, отворив его дверцу, я подул на свечу. Ночь, словно неловко споткнувшись, упала, выбегая из-за солнца.
Небо свободы возьми меня в рай
На лоне природы со мною играй
Бросай меня выше словно дитя
Пусть будет тише ночь без огня
Словно моргнув, ночь отступила так быстро, как и не было ее вовсе. Ночь исчезла, а вместе с нею и весь пейзаж превратился в нечто совершенно иное. Откуда не возьмись, выросли небоскребы, увешанные интерактивными щитами, по улицам стали разъезжать подобия автомобилей или вроде того и толпы людей на тротуарах, в расписанных костюмах и платьях. Пожалуй, гул всех этих новшеств и разбудил день. Вчерашнее безумие, сегодня может показаться образцом адекватности, когда, не услышав ни единого слова, в бесконечной болтовне я очнусь посреди всего этого, а рядом нет их. Мистер Вульф и Боб исчезли, как будто на новой сцене их просто не должно быть. Я сижу на тротуаре, меня обступают и пихают прохожие. Девушка во всем блестящем, как золоченая фольга ударила меня зонтом, рядом с ней был такой же блестящий мужчина, только серебреного оттенка и тоже чем-то меня ударил. Пройдя еще несколько шагов, они одновременно обернулись, сделали жалостливые выражения лиц, а после улыбнулись и пошли дальше. Не понимать происходящего, казалось бы, норма, но на этот раз меня это угнетало. Посидев еще немного на бетонном покрытии нелепого парада, я поднялся, и уж было дюжился идти, но всякий раз поток разворачивал меня в стороны. Должно быть, смешно этим кривлякам, было смотреть на меня, открывающего рот истукана, а мне совсем было не смешно и даже как то жутковато. Наконец я остановил одного прохожего и вцепился в него, лишь бы не ушел.