И Сыромолотов смотрел на своего старого товарища, все время жившего в столице, с явной надеждой, что он что-то может сказать ему такое, до чего сам он не мог додуматься, живя одиноко там, на юге, в Крыму.
Но Левшин только нахмурился почему-то, побарабанил пальцами по перилам балкона, очень слышно посопел узким своим носом, похожим на клюв, и спросил в свою очередь:
- А что твой сын, он теперь где? За границей?
- Мой сын? А разве я тебе ничего не сказал о нем? Нет, он вернулся. Теперь он взят в ополчение и находится в военной школе... Почему ты о нем вспомнил?
- Видишь ли вот, твой сын, Ваня, - я помню, в Академии его все иначе и не звали, как Ваня, - он вышел художник, в отца, - медленно говорил Левшин. - Совсем другое получилось из моего старшего сына.
- Да, да, я ведь помню его, бравый такой был, стройный, - помню... Звали его...
Тут Сыромолотов запнулся, так как совершенно забыл имя старшего сына своего товарища; но Левшин помог ему, глядя неотрывно на крыши домов и кресты церквей, уходящие в неразборчивую даль:
- Звали его, как и теперь зовут, - Павел, только он не в военной школе, как твой Ваня, а на каторге, в Зерентуе.
- Что ты говоришь! В Зерентуе?.. Политический?
Сыромолотов поднял обе руки и хлопнул ими себя по коленям, когда Левшин утвердительно качнул головой.
С полминуты оба сидели молча, потом Сыромолотов сказал, припоминая:
- Ведь он, кажется, был у тебя гимназистом?
- Да, потом студентом-юристом, но не окончил... Завертелся на этих вопросах, какие ты теперь вот поднимаешь, и... погиб.
- Тогда, конечно, да... Я тебя понимаю, - смутился Сыромолотов. Понимаю, почему тебе не хочется говорить об этом... Да, вот как молодежь... как бы сказать... заражена этими передовыми идеями... ну, в таком случае поговорим о чем-нибудь еще.
VI
На балконе они ожидали обеда, за обедом же говорили только о деле, так как Левшин по своей натуре был деловым человеком, и это свойство его знал Сыромолотов.
Жена Левшина, с седыми уже, но почему-то окрашенными в цвет спелой ржи волосами и болезненными глазами, старалась медленно поводить головой на тонкой жилистой шее и говорить односложными фразами. Она была в золотых браслетах и в серьгах с мелкими жемчужинками, от чего отвык уже Сыромолотов.
Она задала ему несколько необходимых, по ее мнению, вопросов, а именно: надолго ли он приехал в Петербург, где он остановился, что его толкнуло (так и сказала "толкнуло") на поездку, с кем он тут успел уже повидаться из своих бывших товарищей по Академии, - и, получив на все это ответы, пошла распоряжаться по хозяйству.