Юноша поскреб затылок.
— Я, конечно, могу. Но знаете, Владимир Иванович, чего я боюсь? Что я делаю для нашей победы, этого деревенские не знают, не видят, а вот «дружбу» с полицаями сразу все увидят. Вернутся наши, а вас, может случиться, не будет поблизости, отряда тоже, и возьмут меня тогда за шкирку свои же люди. Обидно будет…
Сашу поразила эта тревога брата о будущем, о тех днях, когда каждый должен будет дать ответ если не перед людьми, то перед своей совестью: что он сделал для победы?
В ту ночь, когда погасили каганец и все улеглись, у нее мелькнула страшная мысль: вернутся наши, придет Петя, и… вдруг он не поймет, не захочет понять, почему она приютила Лялькевича, назвала его мужем? Говорят, ревность ослепляет человека, лишает его ума. Она опять вспомнила, как Петя приревновал ее к Владимиру Ивановичу, когда увидел их вместе на волейбольной площадке, как он и в самом деле потерял голову, убежал на ночь глядя неведомо куда и чуть не угодил в Любины объятия. Что, если он не поймет, не поверит, что только случай, исключительный случай свел их вместе? Как это будет больно и оскорбительно! Нет, убеждала она себя, тогда он был молодой, глупый, и ничто их не связывало. А теперь он возмужал, прошел через великие испытания и муки, да и дочка у них. Как же он может хоть на миг усомниться в ее любви и преданности! Наконец, ему скажут Поля, Даник, Владимир Иванович…
Потом ей стало тяжело не оттого, что это может случиться, что Петя приревнует, а оттого, что она так подумала о нем и бросила тень на светлый образ мужа. Выходило, будто она, Саша, плохо знает отца своей дочки, сомневается в его уме, великодушии, благородстве. Это долго ее мучило.
Партизаны передавали через ребят медикаменты, рыбий жир, и Лялькевич благодаря Сашиному и Полиному уходу быстро поправлялся, раны его затягивались. «Как от живой воды», — шутил он. Рыбий жир он почти не пил — отдавал Ленке: малышке понравилось лакомство, и щечки ее за какую-нибудь неделю заметно порозовели. Его отношение к Ленке вызывало у Саши непонятную тревогу и ревность. Очень уж ласков и чуток был этот посторонний человек к ее дочке. Саша избегала оставлять с ним девочку. Но это делали Поля и Даник, и комиссар отлично справлялся с нелегкими обязанностями няньки. Возвращалась Саша, хватала дочку на руки, а та плакала и тянулась обратно на кровать, где сидел или лежал Лялькевич. У Саши больно сжималось сердце. А в то же время и ее какая-то неведомая сила тянула к этому человеку.
Саша не ошиблась, когда решила, что он пришел в деревню не только затем, чтобы залечить раны. Он сразу взял в свои руки руководство их группой, и теперь вся деятельность молодых подпольщиков направлялась им. Как видно, он руководил не одной их группой. Поддерживая тесную связь с отрядом, Лялькевич делал нечто значительно большее… Недаром уже через несколько дней послал он Даника в Гомель с каким-то секретным поручением. От него Саша узнала, кто такой Старик, имя которого хлопцы держали в тайне даже от нее, члена организации.