Поля тоже не спит. Она вздыхает на кровати и что-то шепчет: может быть, молится. Раньше Саша посмеялась бы, если б услышала, что сестра молится. Теперь ей не смешно, пускай молится, ей, верно, от этого легче. Поля вернулась от тетки как будто успокоенная, но какая-то мрачная и молчаливая. Саша сказала, что, может, ей лучше пойти ночевать к кому-нибудь из соседей или родственников.
— Зачем? — удивилась Поля и, помолчав, добавила: — От судьбы не уйдешь. Даст бог, все уладится.
Саша поняла, что это слова тетки Хадоськи.
— Боже мой! — прошептала Поля. — Этот мальчишка вгонит меня в гроб! Где можно шататься в такое время и под таким дождем?
Саша поняла, что не Данила беспокоит сестру — брат не впервые возвращается поздно, — ей просто хочется поговорить. Но Саше трудно оторваться от своих мыслей, и она притворяется спящей.
Наконец Данила вернулся. Саша удивилась, что Поля, отворив, ни словом не попрекнула его.
Даник молча разделся и… полез на печь. Саша хотела запротестовать: ей было противно от мысли, что брат, возможно, пришел к ней от полицаев. Нащупывая в темноте свободное место на печи, он коснулся Сашиной руки, и она вздрогнула, рука была холодная как лед и дрожала.
Он лег возле трубы, и Саша почувствовала, что не только руки у него дрожат, но и всего его трясет как в лихорадке.
«Где это он продрог? Ведь еще не так холодно», — подумала она.
Он придвинулся к ней и, заикаясь, зашептал в ухо:
— Т-т-ты… боишься?
«Отстань ты от меня, никого я не боюсь», — хотела она огрызнуться, но что-то удержало ее от этого грубого ответа.
— Не б-бойся… Он н-не донесет… Теп-перь н-никому н-не скажет… Его н-нет…
— Нет? — удивилась Саша.
— Он п-п-помер.
— Помер?
Даник зажал ей холодной ладонью рот.
— Тише… Он ехал в волость… На велосипеде… А мосток знаешь какой возле лесника… Без перил, без ничего… И-и т-темнело уже… И он — в речку… Зах-х-хлебнулся. Может, пьяный был…
Саша все поняла. Странное чувство охватило ее: страх, что Даник, мальчик, ребенок, убил человека, и не чужого, не немца, а двоюродного брата, и в то же время безграничная благодарность, что он спас ее, Ленку и наказал предателя. И еще стыд за то, что она так дурно думала о нем… А он вон какой… И все шепчет, как бы желая оправдаться, остудить жар души:
— Ему б не надо ехать в волость. Зачем он ехал так спешно? На ночь глядя. Помнишь, тетка Хадоська рассказывала: цыганка им когда-то ворожила и сказала Кузьме, что он помрет от воды. Чтоб остерегался… Вот видишь… От воды…
Саша сжала его руки и, сама дрожа почти так же, как он, прошептала: