После долгого молчания заговорила Клава:
— Я тоже думала, что не переживу своей утраты… Если бы кто сказал мне, что на моих глазах псы растерзают Пилипка… Ему бы теперь семь исполнилось. С осени бы и в школу… Не пойдет!.. Ни Пилипко, ни Михась… — Клава говорила, ни на кого не глядя, ни к кому не обращаясь. Просто чужое горе вновь растравило ее собственные незалечимые раны. И она не смогла удержать в наболевшем сердце черные воспоминания. — Даже не верится, что в один день я потеряла и сына и мужа… Если б вы только знали, что это был за день! Ветер, изморось, холодище… Мы с Пилипком по колено в грязи бредем обочиной размокшей дороги в Дарницу. Мне передали, что там в лагере умирает мой Михась, и я сразу же кинулась туда. Но в Дарнице целых шесть лагерей оказалось. И в каждом пленных — как буряков в кагате. Где искать Михася, у кого спросить?.. Но свет не без добрых людей. Помогли такие же несчастные, как и я. А Михася тогда уже и родная бы мать не узнала. Истощенный, оборванный, с гниющей раной. Перекинулась я с ним словом-другим через колючую ограду и назад, к управдому и учителям, с которыми он до войны в одной школе работал. Надо было как можно быстрее оформить документы для освобождения его из плена. Ох, люди, люди, какими они бывают бездушными! Все же добыла справки и поручительства, — все, что было в доме, продала, а поручительства достала… Пилипко, когда я собралась за Михасем в Дарницу, кинулся ко мне со слезами: возьми да возьми меня к татусю. И я, безумная, сдалась на его просьбы… Лагерь, в котором сидел Михась, был обтянут двумя рядами колючей проволоки. Внутренний ряд — густой, высокий, а наружный заметно обшарпанный. Видно, женщины, приходившие сюда сотенными толпами, голыми руками поразрывали кое-где проволоку. Добрались и мы с Пилипком до лагеря и давай просить пленных, чтобы разыскали нашего папку. И они, спасибо им, позвали. Среди тысяч похожих на тени невольников Пилипко первый завидел отца. Я и опомниться не успела, как он проскользнул между обвисшими рядами проволоки и с радостным криком кинулся к отцу. А в зоне, между рядами колючей проволоки, сторожевые псы… Часовые натравили их на ребенка… — Клава мучительно застонала, закрыла лицо и закачалась из стороны в сторону, словно укачивала свое неутешное горе. Немного погодя заговорила снова: — Михась с другими пленными бросился было за проволоку на помощь Пилипку, но их всех из автоматов… Больше я ничего не помню. Очнулась в хатенке какой-то, куда меня оттащили… Я даже не знаю, где их могилки.