Не помня себя он кинулся по ступенькам вверх, надеясь вбежать в чью угодно квартиру, а уж оттуда попытаться как-нибудь выбраться наружу.
Снизу тоже раздались торопливые шаги.
Взбежал на пятый этаж, и — о горе! — двери всех трех квартир наглухо заколочены досками. Что делать?
А шаги снизу все ближе, ближе…
Увидел в углу железную лестницу и бросился к ней. Сердце чуть не останавливается: что, если и на чердак нет хода? Но, к превеликой его радости, дверь туда не была заперта.
— Стой! — угрожающий голос снизу.
Влетел на чердак. Духота, пыль, темень — лишь в отдалении светлеет небольшое окошечко. Спотыкаясь чуть не на каждом шагу, со всех ног устремился к светлому квадрату. Понимал, очень хорошо понимал, что у него, безоружного и загнанного в тупик, нет никаких шансов на спасение. Никаких! И все же на самом донышке сердца теплилась слабенькая надежда выбраться на крышу, а оттуда — на соседний дом… Только бы удалось перескочить на соседний дом!
С трудом добрался до узенького чердачного окошка. Удар плечом с разгона — рама с треском вылетела на гулкую кровлю.
И сразу же хрипловатый голос от лестницы:
— Стой, каналья!
Не оглядываясь, выпрыгнул на крышу. И замер. Солнце, катившееся к горизонту, ослепило его, и он невольно закрыл ладонями глаза, застыл на месте, чтобы не сорваться вниз. И в этот момент ему вдруг вспомнилось такое же слепящее солнце над горизонтом; отполированные ветрами, спрессованные холодом снега сколько хватал взор; обледеневшая сопка над скованным льдом лесным озером… Именно на той сопке он, тогдашний полковой связист, взял своего первого «языка». Совсем случайно взял. Возвращаясь ночью из штаба полка, сбился с дороги; обессиленный, блуждал по лесу, а под утро притащился на сопку за озером. Заметил меж запорошенных сосен замаскированную землянку или блиндаж и на радостях кинулся туда. Его счастье, что именно в ту минуту оттуда вышли, громко хохоча, два белофинна. Не помня себя метнулся к ближайшему сугробу, зарылся в него с головой… Даже сейчас холодело в груди, когда в памяти всплыло, как торчал целехонький день с обмороженными щеками под носом у финнов, дожидаясь темноты. Наверное, никто бы никогда и не узнал об этой не очень-то славной странице его фронтовой биографии, если бы перед самыми сумерками не потянуло до ветру какого-то длинновязого унтера. Тот выскочил из блиндажа, расстегивая на ходу штаны, и, ослепленный последними лучами солнца, ткнулся к злосчастному сугробу. Ну, и получил удар по темени. Около полуночи Павел доставил его в штаб кирпоносовской дивизии…