— Ну как? Скоро уже там?
— Скажут. Пришли мне для разговора их главаря, — и рванул на себя дверь ближайшей классной комнаты.
— Тут один местный все время требует, чтобы ему свидание с командиром дали…
— Требует? — Одарчук даже присвистнул. — Он еще смеет требовать?! А ну, покажи этого паршивца.
— Это очень важно. Понимаете, очень важно, — раздался глухой, но спокойный голос из угла.
И было в этом голосе столько уверенности и достоинства, что Одарчук даже оторопел. Удивленно повел на Василя глазом и произнес уже с любопытством:
— Чего же он хочет?
— А бес его знает. Мне не говорит.
— Уверяю вас, у меня очень важное дело. Прошу немедленно отвести меня к вашему командиру.
Каратели, до сих пор безмолвно подпиравшие лбами стену, заволновались, бросая полные ненависти взгляды на неказистого, невзрачного с виду местного старосту, который настойчиво просил аудиенции у партизанского командира. Заграва прилип спиной к входной двери, еще крепче сжал автомат и сказал сквозь зубы:
— Эй вы, шкуры продажные! Еще одно движение — и я продырявлю всем спины!
Подействовало. Предатели сразу же притихли, втянули головы в плечи. Только староста будто и не слышал предупреждения:
— Если вы настоящие партизаны… По советским законам даже преступник имеет право на последнее слово.
— Ишь какой грамотный! Но у нас свои законы! — отпарировал Одарчук.
— Может, все же выслушать его, — нерешительно посоветовал Заграва.
Ефрем почесал затылок:
— Что ж, пусть войдет, — и перешагнул порог классной комнаты.
Судя по всему, здесь еще вчера размещался кабинет какого-то начальства. Правда, партизаны уже успели в нем как следует похозяйничать — ящики стола вынуты и начисто очищены, стулья опрокинуты, на полу — клочки от портретов фашистских главарей. Одарчук присел на краю стола.
Вошел староста, плотно прикрыл за собой дверь.
— Ну, чего ты хочешь?
— Извините, но я должен знать, с кем говорю, — сказал тот с достоинством.
— Не много ли чести для такого мерзавца?
— Я не мерзавец. Старостой меня выбрали люди с благословения партизан. Моя фамилия Кныш. Прохор Кныш. А кто вы?
Одарчук выпятил грудь, напустил на себя важности и, не глядя на Прохора, произнес:
— Батько Калашник привык представляться в бою. И только оружием!
Кныш удивленно захлопал глазами, на его желтушном, измученном лице просияла радостная улыбка:
— Господи! Неужели судьба послала нам самого Калашника! Товарищ дорогой, да я…
— Пес тебе товарищ, а не я!
— Послушайте, я еще с гражданской войны член партии, хотя в тридцать седьмом… В это гадючье гнездо я вошел по просьбе Бородача…