— В Мануильском лесничестве мы попали в заранее подготовленный капкан. Это точно! Так что думайте, товарищи командиры, что у вас здесь не сработало! — хрипло воскликнул Щем. — А сейчас мне бы лечь… Сил нет… — И, закрыв глаза, медленно начал падать с табуретки.
Хорошо, что рядом стоял Федько Масюта, он подхватил измученного Дмитра под мышки, кое-как дотянул до-застланных дерюжкой полатей, уложил его возле лежанки, подмостив под голову брезентовое ведерко с сеном. Щем сразу же уснул, а может, впал в забытье. Он не проснулся даже тогда, когда из-под Змиева вала прибыла в сопровождении Антона Рябого и Покраша Клава и, разрезав пропитанный кровью рукав, принялась обрабатывать сквозную плечевую рану. Дмитро стонал, конвульсивно дергался, скрипел зубами, но так и не проснулся.
— Что с Дмитром? Рана серьезная? — обратился Ляшенко к Клаве, когда она закончила бинтовать плечо.
— Несерьезных ран не существует. А вообще-то подождем до завтра: прибудет доктор Соснин, он и скажет свое слово.
После перевязки Антон Рябой, Покраш и Федько перенесли Щема в сенник для отдыха, а Клава, сложив инструменты, снова направилась в лагерь, где ее ждал гауптштурмфюрер Бергман, который всю ночь задыхался от сердечного приступа. Опустела, затихла Семенютина хата, однако сон и покой обходили ее десятой дорогой. Ляшенко и Чудин, прикованные недугом к постели, тяжело переживали бессмысленную гибель троих боевых друзей.
«Потери, куда ни кинь, невосполнимые потери… Сколько прекрасных людей потеряли мы за неполных пять месяцев партизанской жизни!.. Первым погиб… Кто же открыл у нас счет потерям? Павлуша Верчик? Да, он погиб в Киеве в первую же неделю нашего пребывания за пределами города. Потом беда постигла Митю Стасюка в Миколаевке, а Чупиру — в Забуянье… — неизвестно зачем Ляшенко начал пересчитывать погибших побратимов. — Дмитра Мотренко мы оставили на вечный покой на опушке Бабинецкого леса, а Василя Храмцова, Оксена Моторнюка, Реваза Абрамидзе и Владика Костелецкого — на высоком берегу Тали. А кого потом провожали в последний путь?.. Кажется, беспалого Миколу. А за ним — Ивана Потепуха. Хотя почему же Потепуха? Шестерых посланцев отправили к линии фронта перед операцией на железных дорогах, и никто не ведает, как сложилась их судьба. Хорошо, если перебрались они на Большую землю, но ведь вполне возможно, что где-нибудь, на каких-нибудь перегонах они попали в такую адскую круговерть, как и семеро новичков из учебной команды Чудина… А теперь вот в дополнение ко всему еще и Кремнев, Пересунько, Терновой пополнили список погибших…»