Некоторое время Пилип покачивался на дрожащих ногах, потом хрипло промолвил:
— Горе нас постигло, командир… Василь Заграва… Гриц Маршуба… Оба погибли! — и захлебнулся в беззвучном рыдании.
«Погибли!.. Погибли!.. Погибли!..» — на разные лады вдруг загудели, заколотились над Артемом стопудовые колокола. Этим надсадным бамканьем вскоре наполнилось все его существо, отчего раскалывалась голова, ныла каждая клеточка. Правда, для Артема эта весть не была такой уж неожиданной. Потому что сердцем он давно чуял: долго не сносить Василю головы.
— О проклятье! — вырвался из его груди глухой стон с болью и отчаянием.
Опустошенный, ошеломленный, он, будто лунатик, неровной походкой направился к землянке, с разгону упал на голые нары. Кто-то другой на месте Сосновского непременно пошел бы следом за ним, попытался бы успокоить добрым словом. А Витольд Станиславович по собственному опыту знал: большое душевное горе, как и физическую боль, каждый человек должен преодолевать собственными силами. Потоптавшись некоторое время возле землянки, он неторопливо направился по склону Змиева вала, беря курс на первый «маяк». Правда, перед этим он попытался расспросить Гончарука, где, когда и как именно произошла с хлопцами трагедия, но очумевший от горя Пилип просто не мог сейчас говорить. Потому-то, ничего не добившись от него, Ксендз отправился на свидание с Коростылевым, Синило и Новохатским, которые после ночных гонок расположились на отдых в Семенютином доме.
Прибыв на «маяк», Ксендз сразу же заметил, что его здесь давно уже ждали. Иначе зачем бы это дневальный встретил его еще на пруду через пересохший ручеек и молча указал на сенник? Не заходя в светлицу, Сосновский поспешил к облюбованному хлопцами месту отдыха после многодневных переходов и боевых операций.
— Витольд Станиславович, идите-ка сюда, — еще издалека донесся голос Семена.
Ступив под навес, Ксендз с удивлением заметил, что хлопцы не спят. Трое из них, полураздетые и разутые, вповалку лежали на утрамбованном десятками спин сене, смотрели в дырявый потолок печальными глазами и не думали спать.
— Так вы уже слыхали, товарищ Сосновский, о наших делах? Прямо скажем: сквернейшие дела… — И хмурый Синило, не дожидаясь приглашения, принялся рассказывать о многотрудном рейде их группы по Бородянщине, Бышевщине, Макаровщине, Иванковщине и Розважовщине, о повседневной шумихе, которую поднимали свирепыми расправами и оглушительно-горластыми митингами «калашниковцы», о массовом потоке молодежи в ряды красных партизан, наконец, об их страшной находке среди болотистых дебрей над безымянным лесным ручейком…