Под телегами, как и прежде, продолжалась приглушенная словесная перестрелка, но до сознания Артема уже мало что доходило. Неизвестно, сколько бы он вот так лежал с закрытыми глазами, если бы вдруг не донесся крик:
— Комиссара! Немедленно комиссара!..
Вскочил на ноги и сразу же увидел простоволосого Ксендза, продиравшегося сквозь кусты шиповника к телегам с пучком бумаг в поднятой над головой руке.
— Что случилось?
— Невероятное, комиссар!
Крик Ксендза поднял на ноги всех. Взгляд на Ксендза, взгляд на Артема — и глаза в землю: выходит, комиссар был рядом и слышал их разговор! На суровых лицах блуждали растерянность, стыд, раскаянье…
— В чем дело, товарищ Сосновский? — Артем взял Ксендза под руку и, слегка подталкивая, повел в глубь леса, подальше от людей.
— Только что перечитывал документацию… Ту, что захватили в школе. Знаете, кого мы там сцапали? Невероятно, просто невероятно! Вот — пожалуйста! — и ткнул Артему под нос жесткие листы, разукрашенные красными печатями с орлами. — Тут сказано, что предводителем в батальоне особого назначения был… Кто бы вы думаете?
— Да говори уж!..
— Родной братец нашего Одарчука. Иннокентий!
— Что?! Ты понимаешь, что говоришь?
— Извини, комиссар, но я не люблю гадать. Для меня главное — факты. А их, как видишь, совершенно достаточно, чтобы сделать определенные выводы…
И все же Артему было нелегко, ох как нелегко сделать эти выводы. Не привык он выносить поспешные приговоры людям даже при наличии на первый взгляд неоспоримых фактов. Особенно после того, как незадолго до начала войны нечестивцы и подлецы чуть не загнали в могилу его научного руководителя и старшего товарища Дмитрия Крутояра. И все же переутомление, ночные тревоги, Случайно услышанная перепалка между партизанами сделали свое дело. Артем поверил, что Одарчук далеко не тот, за кого стремился себя выдать. Правда, где-то на самом донышке сердца ворошилось сомнение: «А вдруг это ошибка? Может ведь произойти такое фатальное стечение обстоятельств… Нет, здесь нужно еще хорошенько подумать. И прежде всего — послать в Киев надежного человека».
— Об этих бумагах пока ни слова! Ясно?
— Зачем обижаешь, комиссар? Я не привык к предупреждениям!
— Ну, прости! — и Артем пожал Ксендзу руку.
Потом круто обернулся, вложил в рот два пальца — над опушкой прозвучал сигнал боевой тревоги.
Они ехали молча. В притихшем, захмелевшем от дремоты лесу изредка слышалось лишь посапывание коней да порой похрустывал под копытами пересохший валежник. С каждым шагом короче становилась их дорога, а они все молчали. Даже в мелколесье, клином сбегавшем под гору к разбитому еще осенью тракту, не было произнесено ни слова. Молча спешились, молча привязали коней и долго-долго смотрели на багряные отблески горизонта, куда, выгибаясь меж холмами, уходила грунтовая дорога.