Да, скорее всего, я ей нравился, что и подтвердил призрак Бенедикта, но это была обычная подростковая влюблённость, свойственная всем юношам и девушкам, проявляющаяся у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей, но все через это проходят. Очевидно, что прошёл и я. Чтобы увидеться перед отъездом и попрощаться с Мерседес, на боевой факультет я не пошёл, и ко мне тоже никто не пришёл.
Лишь, проезжая через въездные ворота мне повстречался Альфонсо.
— Ну что, враг, уезжаешь? — высокомерно произнес он.
— Да, но ты не переживай, враг, мы с тобой ещё встретимся, — парировал я.
— Конечно, встретимся, и я отрежу твои нос и уши! — продолжал бахвалиться он.
— Когда я буду мёртвым, мне будет всё равно. Но я тебе не обещаю такой лёгкой смерти, я отрежу твой лживый язык, потом отрублю тебе руку и, уже в последнюю очередь, проткну твоё гнилое сердце шпагой. Присматривай тут за Мерседес, раз защищал её честь.
— Я уничтожу тебя, я закатаю тебя в бочку и выкину в море, чтобы ты сдох там, от голода и жажды, — Альфонсо кричал, не слушая того, что я говорил ему в ответ.
— Я не боюсь моря, мой враг, море для меня является другом, а вот ты бойся пересекать океан, ибо тот корабль, на котором ты будешь находиться, начнут преследовать неудачи, голод и шторма. Помни об этом, враг, и не пытайся меня найти в море или за океаном. Прощай!
— Прощай, враг! — прошептал еле слышно Альфонсо, злобно глядя вслед уходящей небольшой группке морских инквизиторов. Он чувствовал, что его угрозы выглядят слишком жалко на фоне тех людей, которые следовали в морскую пустыню, да не просто для того, чтобы попутешествовать по ней, а чтобы ещё найти и покарать морских разбойников. Их жизнь была коротка, а те ужасы, которые им ещё предстояло прожить, просто меркли перед всем тем, что видел он. Вздохнув и понурив голову, Альфонсо вернулся на свой факультет, раздираемый противоречивыми чувствами.
* * *
Мерседес навзрыд рыдала в комнате, прощаясь со своей любовью. Сердце и каждая клеточка тела, до самого мозга костей, рвались за моряком, но цепи условностей и здравомыслия крепко удерживали её на месте. Выйти провожать Эрнандо ей не позволяли гордость и дворянская честь. Они не были равными ни по положению, ни по богатству, и она ничем не была ему обязана.
Её поступка никто бы не понял, и все осудили. Если бы она уже была взрослой женщиной, то это было бы её дело, но она была всё ещё ребёнком, пусть и почти взрослым, за неё отвечали родители, а они, как раз, и были сильно зависимы от мнения общества.
Отец не уехал после дуэли, а остался в академии, чтобы окончательно разобраться с этим вопросом, а потом, разрешив все дела, всё же уехал, но прислал вместо себя Долорес. Накануне переезда факультета морской инквизиции, как раз, к Мерседес и прибыла старшая сестра.