Вера великого князя была отнюдь не показная, и модным мистицизмом, экзотическими ересями он не увлекался, к «пророчицам» не обращался. При тяжелых родах жены он принял обет – в храме Нового Иерусалима построить придел в честь святого Александра Невского, что и исполнил. Но нигде и никогда широко это не афишировал, а архиепископу Московскому Августину (Виноградскому) писал: «Изъявление благодарности не нужно Тому, Кто читает в глубине души, но оно необходимо душе благодарной… Пускай перед алтарем, воздвигнутым благодарностью отца, приносятся молитвы и о матери, и о сыне… на службу Государю, на честь и пользу Отечеству» [50].
Осенью 1818 года в дополнение к инженерным войскам Николай получил еще одно назначение – командиром 2-й бригады 1-й гвардейской дивизии. Эта бригада состояла из Измайловского и Егерского полков. На новой должности великий князь столкнулся с реальной службой. Неожиданно для себя Николай сделал открытие, что такая служба не имеет ничего общего с уставами, которые он с детства знал назубок. Лейб-гвардия разболталась. Среди офицеров царили разгильдяйство и панибратство, авторитет начальников ставился ни во что, приказы критиковались и высмеивались.
Николай взялся наводить порядок, но оказался на этом поприще одиночкой. Потому что нарушения дисциплины, с которыми он пытался бороться, вполне дозволялись более высокими начальниками. Например, после войны офицерам разрешили вне службы носить гражданские фраки. Некоторые даже на учения приезжали во фраках, только накинув поверх них шинель и форменный головной убор. Чтобы, освободившись, не терять времени, катить куда-то развлекаться. Решить какие-то вопросы через брата-царя Николай не мог – Александр в это время надолго уехал за границу, на конгресс в Аахен.
По мучившим его вопросам великий князь обращался к командиру Гвардейского корпуса генерал-адъютанту Васильчикову. Тот отчасти соглашался, давал советы, как лучше выправить те или иные нарушения. Но чаще махал рукой. Давал понять, что так уж сложилось, и это даже от него не зависит. Однако у Николая Павловича руки не опустились. Он понял, что порядок в службе напрямую зависит от личности офицеров. Ближе знакомился с ними, изучал их. Придумал собственный метод, условно разделив офицеров на три категории. Честные и добросовестные служаки. «Добрые малые», в общем-то порядочные, но не желающие особо напрягаться – идет как идет, ну и ладно. Третьи – болтуны, критиканы, фрондеры, расшатывающие дисциплину.
От этой третьей категории Николай принялся чистить свои полки. Строго взыскивал за упущения, переводил из Лейб-гвардии в армию. Но при этом великий князь снова столкнулся с неожиданным явлением, «ибо сии-то люди составляли как бы цепь чрез все полки и в обществе имели покровителей». Удаление таких офицеров оборачивалось заступничеством высоких лиц, сплетнями, скандалами [51]. Вот так Николай Павлович, еще не понимая этого, впервые вступил в конфликт с будущими декабристами. Дело он довел до конца, бригаду оздоровил.