Брови за черной оправой очков вопросительно вздергиваются, глядят на меня с видимым любопытством. Становится неловко за собственную невезучесть: спешу развернуться и скрыться в недрах подъезда. Подальше от серых глаз…
Поднимаясь на свой этаж, прокручиваю события сегодняшнего утра снова и снова, рассматриваю со всех сторон, понимаю, что в доме на Максимилианштрассе ноги моей больше не будет. Никогда. Ни за какие деньги мира. Даже под страхом смертной казни… Даже…
— Где ты пропадала со вчерашнего дня?
Голос подруги заставляет подскочить на месте.
— Уморить меня хочешь?! — в сердцах восклицаю я. — Едва сердце не остановилось.
Моя компаньонка по квартире глядит на меня с подозрением во взгляде. Чуть насмешливо улыбается:
— Неужели наша девочка-недотрога нашла себе милого мальчика? — вопрошает с тихим смешком. И требует: — Я жажду подробностей. Рассказывай да поживее!
Не представляю, с чего начать — столько всего приключилось разом — пожимаю плечами с многозначительным видом.
— Зависит от того, считаешь ли ты милым Юлиана Рупперта, ведь я ночевала в его доме…
Глаза Изабель округляются до размеров чайного блюдца.
— Ты ночевала у Юлиана, — вопрошает она, — ты ночевала… с Юлианом? — перефразирует мою фразу.
И я позволяю себе секундную заминку, так ради эпатажа:
— Не с ним, у него. Зато завтракали мы вместе!
Изабель встряхивает головой, поцокивает языком.
— Ты меня разыгрываешь, не так ли? — осведомляется с недоверием. — А я и уши развесила, дуреха.
Я пожимаю плечами.
— У Юлиана отличный дом… и самая необыкновенная семья, которую я только можно себе представить, — выдаю с полнейшей невозмутимостью.
— Расскажи, — требует она, и я пересказываю ей события прошлого вечера и утра, лишь опускаю несколько подробностей, одной из которых оказывается Адриан Зельцер… Заговорить о нем не получается, как бы я ни старалась. Язык словно ватный, а в голове картинка жгучей брюнетки, целующей его на пороге. Образ настолько навязчив, что только злополучным последствием двойного удара током его и можно объяснить!
Так я и провожу выходные: брожу словно во сне, бесконечно прокручивая в голове одни и те же картинки, и — тревожное наблюдение — мне становится до странности тоскливо от одной-единственной мысли о том, что мое приключение может никогда больше не повториться.
В понедельник высматриваю Юлиана в учебных коридорах, никак не желаю признавать простого факта о том, что одна тарелка яичницы на двоих и ничего не значащее прозвище «Веснушка» — еще не признак мгновенно вспыхнувшего чувства. К яичнице, к сожалению, приворотного зелья не прилагалась… А жаль.