Весь ее вид демонстрирует абсолютно противоположную эмоцию, однако я делаю вид, что не замечаю этого. — Миленькое платьице, — окидывает она меня внимательным взглядом. — Здорово выглядишь!
Я выгляжу ее точной копией, словно намеренно того и добивалась, мимикрировала, подобно бабочке, подстраиваясь к чуждой среде, и эта мысль меня огорчает.
— Пойдемте на кухню, — виолончелистка подхватывает Юлиана под руку, тянет в недра бушующего музыкой ада, зовущегося чьим-то домом. — Миха приготовил огромную кастрюлю ромового пунша. Будет весело!
И Юлиан посмеивается:
— Да вы, я гляжу, разошлись по полной программе! — и стискивает мои пальцы. До боли. В предвкушении радостного веселья, которого я сама совсем не испытываю.
— Правда, здесь весело? — кричит в мое ухо, принимая дорогой королевские почести в виде поцелуев и похлопываний по плечу.
— Держи! — не успеваю опомниться, как мне в руку суют стаканчик с горячим пуншем. Тот одуряюще пахнет корицей и другими незнакомыми специями. — Пей до дна.
Юлиан осушает содержимое своего стаканчика залпом и утирает губы рукой, не прекращая улыбаться. Я же так и стою со стаканчиков в руках, соображая, как бы незаметнее от него избавиться…
Юлиан говорит:
— Пей до дна, Лотта, тебе понравится.
Нет, не понравится, знаю точно, особенно памятуя о недавних событиях на свадьбе.
— Я не могу, — произношу в ответ.
— Что значит не можешь?
— Мне лучше не пить. Совсем.
— Это еще почему? — хмурится он. — От одного стаканчика еще никто не умирал. Пей, Лотта, тебе понравится, вот увидишь!
Его настойчивость привлекает всеобщее внимание, его друзья взирают на нас с видимым любопытством. Жаждут скандала… Этим же тоном он запрещал мне приближаться к бабочкам Алекса, тогда я уступила — теперь не намерена.
— Я не хочу, — произношу с твердостью в голосе.
И он приказывает:
— Пей!
— Не хочу, — и опускаю стаканчик на стол.
Стоило бы Юлиану улыбнуться, и вся ситуация рассосалась сама собой, однако он не улыбается, сверлит меня рассерженным взглядом, хватает отставленный стакан и пихает его в мою руку.
— Не строй из себя святошу, — шипит с ожесточением. — Выпей уже этот чертов пунш, и дело с концом!
Мои нервы и без того на пределе: я вышла из зоны комфорта и ощущаю себя страшно подавленной, и эти его слова задевают сильнее, чем можно предположить… Горячая волна негодования, поднимаясь из неведомых глубин, ударяет прямиком в голову. Пелена застилает глаза…
— Я вовсе не святоша, — отчеканиваю по слогам, — но пить все же не стану. — Отталкиваю его руку и вижу, как содержимое стаканчика выплескивается парню на джинсы. Он глядит на расплывающееся по паху пятно, пытается осознать случившееся, и в следующую секунду прожигает меня по-настоящему взбешенным взглядом.