Так вот, я распахиваю дверь чулана и едва не налетаю на названную особу, которая, сложив руки на груди, сверлит меня ненавидящим взглядом. Я мгновенно понимаю, что ничего доброго от этой встречи ждать не приходится: похоже, она знает не только о том, где провел прошлую ночь ее жених, но и о моих чувствах, как любая другая женщина, она, конечно же, догадывается тоже — чувства же Доминика ко мне ей давно известны. Я даже не сомневаюсь в этом, а в наличии оных я могла буквально вчера наглядно убедиться…
Могла бы не утруждать себя переодеванием, — зло улыбается она мне, вталкивая опешившую меня назад в распахнутую дверь чуланчика, — ты все равно уволена!
Мне бы следовало ожидать чего-то подобного, но мне казалось, добрые отношения с ее отцом гарантируют мне рабочее место в их доме.
На каком основании? — интересуюсь я спокойным голосом, сама же удивляясь собственной невозмутимости.
На каком основании? — повторяет она саркастически. — Может быть, на основании того, что ты мерзкая воровка чужих женихов, — смешок, — или бессовестная стерва, готовая на все ради теплого местечка в жизни, а, может, — она суживает глаза и тычет в меня наманикюренным пальцем, — мне просто надоело твое лицо, постоянно мелькающее по всему дому. Выбирай любое основание, которое тебе больше по вкусу!
Странное дело, ее слова не вызывают во мне ни агрессии, ни элементарного раздражения… В ней говорит ревность, понимаю я с абсолютной ясностью, нельзя судить человека за ревность, даже за убийство в состоянии аффекта дают меньший срок, а девочка определенно себя не контролирует.
Жаль терять хорошее место… а оскорбленное достоинство как-нибудь перетерпит, тем более, что ни воровкой, ни тем более бессовестной стервой я себя не ощущаю.
Я думала, — продолжает кипятиться девушка, — что если стану держать тебя под присмотром и тем более если покажу Нику, какая ты жалкая в этом своем рабочем платьице — служанка в его доме! — то он и думать о тебе забудет. Но мужчин иногда не поймешь…
Это признание вызывает во мне улыбку… Так вот в чем все дело, думается мне с удивлением: держи друзей близко, а врагов еще ближе… И если уж Ванесса с первого же дня ощущала во мне угрозу, значит… тому были причины. Доминик, вздыхаю я мысленно, дорогой и любимый мой мальчик! Все эти годы ты, действительно, любил меня, потому-то и страшился так нашей встречи… потому был так холоден и отстранен, понимаю я не без трепета.
Защищался…
Не вышло.
Ты никогда не сможешь их понимать, — говорю я Ванессе, — если будешь относиться к ним как к вещам, — она так тяжело дышит, что мне даже чуточку страшно за нее. — Ты говоришь, я хочу украсть у тебy жениха, но разве он вещь, чтобы я могла это сделать? Я не воровка.