Ты сказал об этом Хелене? — спрашиваю я, почувствовав вдруг стеснение в горле. Это ведь не то, о чем я подумала, правда?
Нет, мы ей об этом не рассказали, она и сейчас не знает, поэтому ничего ей не говори, — два голубых озера его глаз пристально глядят на меня из-под широкой челки. — Я просто отвлек ее вниание на себя, — снова невеселый смешок, — ей, может, и нравились молоденькие мальчишки, но мной она тоже не побрезговала…
От этого признания мои глаза испуганно распахиваются: просто трепетная лань, узревшая слепящий свет фар…
Нет, ну не так все было и страшно, как ты себе это представила, — добавляет он поспешно, видя мою реакцию на свое признание. — Мне было двадцать и я был далеко не девственником, а с ней было даже весело… в постели.
Мне с трудом удается все это переварить…
Это отвратительно! — не удерживаюсь я от комментария, и по комнате прокатывается звонкий смех Доминика, такой задорный и безудержный, что я тоже невольно начинаю улыбаться.
Зато теперь, надеюсь, ты меня простишь?
От одной мысли, что ты представлял меня очередной педофилкой, мне блевать хочется, Доминик Шрайбер! — честно признаюсь я. — Как мне простить такое?!
Друзья зовут меня просто Ником… А уж про педофилию ты явно преувеличиваешь, — этот странный многоликий парень как бы осуждающе покачивает головой, — Паулю шестнадцать, а у меня в шестнадцать… э, дай подумать… было уже предостаточно опыта в этом деле… ну, ты понимаешь!
Я зажимаю уши руками.
Слышать ничего не желаю! — заявляю я строго. — Твоя жизнь — это твое дело, а Пауль другой… Он мальчик домашний и тихий. Теперь я вижу, что вы с ним абсолютно разные!
Я тоже домашний мальчик! — наигранно возмущается Доминик. — Ты на меня наговариваешь.
Э, нет, ты дамский угодник, это сразу видно! — отбиваю я его выпад. — Ты щеголял предо мной в своем «неглиже» так спокойно, словно весь мир должен пред тобой преклоняться… Ты красив и знаешь об этом!
Так и знал, что ты не можешь забыть мой идеальный пресс!
Как так вышло, что мы стоим с этим парнем посреди моего дома и пререкаемся, как малые дети… Детский сад какой-то! Но это забавно, вот в чем все дело.
Думаю, этот твой пресс теперь будет являться мне в страшном сне, — усмехаюсь я, состроив пренебрежительную гримасу. — Поэтому больше меня так не пугай.
Значит, мир? — Доминик протягивает мне свою ладонь, и мы закрепляем наше перемирие крепким рукопожатием. — И я могу сказать Паулю, что мы теперь друзья?
Ну, про друзей это сильно сказано, ты не находишь?
Что, — вскидывается парень с очередным наиграным отчаянием, — ты не хочешь быть моим другом? Это удар ниже пояса.