Когда такси привозит упившегося вдрызг парня к моему подъезду, часы показывают начало второго ночи, и мы с детьми видим далеко не первое по счету сновидение.
Оглушительный дверной звонок так резко вырывает меня из сна, что я не сразу понимаю, где нахожусь — на диване в гостиной, который заменяет мне постель на период ремонта — а потом не без тревоги поднимаю трубку домофона.
Джессика, это я, Шрайбер, открой эту чертову дверь, мне надо кое-что тебе сказать! — слышу я заплетающийся голос Доминика.
Мам, кто там? — испуганно интересуется Ева, разбуженная звонком, как и я.
Это Доминик, — отзываюсь я негромко, нажав кнопку и впуская дебошира в подъезд. — Не волнуйся, не думаю, что случилось что-то по настоящему серьезное.
Когда парень вваливается в квартиру, гарсируя на заплетающихся ногах, Ева удивленно ахает.
Иди спать, милая, — говорю я дочери как можно спокойнее, — все будет хорошо.
Та еще ненадолго задерживается в пятне лунного света около дивана, а потом послушно закрывает за собой дверь комнаты.
Наконец я могу полностью сконцентрироваться на своем ночном госте и невольно морщусь от жуткого алкогольного амбре, которое окутывает его словно коконом. Сам он полулежит-полустоит у стены и не совсем понятно, кто кого подпирает…
Ник, ты бессовестно пьян! — обращаюсь я к парню. — На это неприятно смотреть…
Так не смотри, — грубо обрезает он, неловко взмахивая рукой. — В конце концов я не в гляделки пришел играть…
Никогда не видела его таким, никогда он не был груб со мной, даже когда пытался казаться равнодушным и невозмутимым.
Тогда зачем ты здесь? — спрашиваю спокойно, стараясь не провоцировать его агрессию. — Зачем вообще довел себя до такого свинского состояния?
Не разговаривай со мной этими своими книжными фразами, Джессика, — огрызается он холодно. — Ты знаешь, мне до вас с Паулем далеко, у вас, видите ли, книжное взаимопонимание…
Он цедит фразу по слогам, словно исторгая смертельный яд, пропитавший все его тело.
Не понимаю, о чем ты…
Все ты понимаешь! — снова повышает он голос. — Я видел, как брат держал тебя за руку в ресторане…
Да это никак сцена ревности, с улыбкой понимаю вдруг я, кто бы мог подумать…
Тогда ты видел и также, что это рукопожатие не было мне по нраву, — говорю я Доминику, делая шаг в его сторону и откидывая расстрепавшуюся челку с его высокого лба.
Не трогай меня! — моя нежность сталкивается с яростным отпором. — Каждый раз, как ты меня касаешься, моя жизнь рушится, — жалуется парень почти по-детски обиженным голосом. — И не смотри на меня так, словно я нашкодившее дитя, которое тебе надо урезонить…