— Уехать? Куда?
Она знала — куда. Может быть, она еще не умела читать мысли, но, глядя в глаза Андрею, вдруг увидела именно его глазами, как входит в комнату Илья, и этот его характерный жест — поскребывание пальцем у подбородка, Илья смотрит очень серьезно, и она (он? Андрей?) понимает, что это не сон и не видение, но и не правда тоже, потому что не может появиться в московской квартире человек, находящийся за тридевять земель.
«Сынчик, — говорит Илья (он! его слово…), — вы с мамой нужны здесь. В Израиле. Приезжайте. Убеди маму. Ты можешь. Ты еще не знаешь, но ты можешь все».
Поворачивается и уходит. И закрывает за собой дверь. А мог бы и сквозь стену. Потому что призрак. Но как ясно — Господи!
Людмила очнулась.
Надо ехать.
* * *
Илья Давидович хотел, чтобы эта женщина — Людмила — была рядом, когда он начнет говорить. Мессия понимал, что этого делать не нужно. Людмила могла помешать — она была единственным человеком, чьи поступки он предвидеть не мог, как не предвидел ухода ее сына.
Все предопределено — это Мессии было совершенно ясно. Именно потому он ждал Людмилу и провел с ней почти весь день. Именно потому ему хотелось, чтобы Людмила присутствовала при его обращении. Конечно, она может совершить что-то непредсказуемое, и тогда воззвание не произведет нужного действия. Но все равно, раз уж его поступки предрешены Там…
Речь явилась ему из подсознания, Мессии даже показалось, что И. Д. К. произнес ее своим хрипловатым голосом. Ему осталось лишь повторить. Все решено Там. Он хотел быть исполнителем, самым важным исполнителем, самым известным. Но — исполнителем. Он и стал кем хотел — исполнял приказы собственного подсознания, и ему было все равно, как эти приказы рождались. Не исключено, что в результате его собственной мыслительной деятельности.
Людмила поднялась ему навстречу, и он подумал, что не встречал более красивой женщины. Дина, жена его, была обыкновенной, он — давно еще — старался найти в ее лице что-нибудь необычное, такое, что можно было бы описать единственным словом, и это слово выделило бы женщину в любой толпе. Не сумел. Чтобы описать Дину, понадобились бы десятки слов. Для Людмилы он сразу подобрал одно: ясноглазая. Не ясновидящая, а ясноглазая, хотя корень наверняка был один. Он не мог понять, какого цвета глаза, которые видели, как ему казалось, самую суть. Он, конечно, ошибался, но какое это имело значение?
— Люда… — сказал он.
— Что происходит, Илюша? — спросила Людмила.
— Обычная ксенофобия, — усмехнулся он. — Восток не принимает Запад. Можно было бы, как ни смешно, назвать это антисемитизмом в мировом масштабе. В сущности, так и есть. Все воспринявшие Код — в своем роде евреи.