Кто я такой, Люда? Радиоприемник. Илья включил меня, настроил и дал всем слушать.
Вот и все. У тебя уже не болит голова. Проходит слабость. Я ждал тебя — это тоже Его воля. Я позволил твоему сыну соединиться с отцом, по воле Его, я не знаю, как это получилось. И сейчас, по Его воле, я скажу людям… Я еще не знаю, что им скажу… Он поможет. И ты. Я чувствую так.
Идем — пора.
* * *
Даже в идеально отлаженном механизме могут возникнуть сбои. Такое объяснение дает большинство историков феномену Мусы Шарафи. Как и в отношении многих других событий и явлений описываемого периода, я придерживаюсь иной точки зрения.
Разумеется, у меня нет научных возражений против общепринятой теории. Откуда им быть? Моя реконструкция событий, естественно, совпадает с известной, но интерпретация резко отличается. Ревнителей научной чистоты прошу расценивать эту интерпретацию как художественный прием, призванный динамизировать вяло текущий сюжет.
Остальных прошу отнестись к автору внимательно и с доверием.
* * *
Муса Шарафи родился в Газе в год войны Судного дня. Он был шестым сыном в семье — самым младшим. Может, поэтому мать не разрешала ему бросать камни в израильские патрули — старшего сына, Намаза, убили оккупанты, когда он швырнул в джип ЦАХАЛа бутылку с «коктейлем Молотова».
Возможно, поощряемый к действиям, Муса держался бы в стороне. Но ему не разрешали — и он пробирался на улицу Хусейна сам, когда поблизости не было никого, кто мог бы его «заложить», и занимался террором единолично. Он мог гордиться собой. Когда Мусе исполнилось шестнадцать, он ударил ножом израильского журналиста и успел убежать — никто не ожидал нападения, дело происходило в двух шагах от контрольно-пропускного пункта Эрез. Даже свои не узнали о том, кто ранил репортера. Муса не был членом ХАМАСа, не якшался с приверженцами ФАТХа, считая их ренегатами; впрочем, этим словом он не пользовался по естественной причине — полному отсутствию образования. Читать он все же умел и считать тоже. Ближе всего ему был по духу «Исламский джихад», но и с боевиками Абу-Амира он знаться не желал.
(Пользуясь определениями психологической науки, Мусу можно было назвать «одиноким степным волком». Это обстоятельство позволило историкам и биологам Израиля-4 говорить о сбое в действии Кода, об изначальных генетических отклонениях. Возможно. Будем, однако, придерживаться моей версии — для непротиворечивости концепции.)
В День Пришествия Муса работал допоздна на стройке в еврейском поселении Нецарим — при всей его патологической ненависти к евреям приходилось добывать средства к существованию, помогать семье, и он терпел, мысленно рисуя день, когда его личному терпению придет конец.