Одну слабость я не могла себе простить – я осознанно подпускала Влада всё ближе и ближе к себе. Он не сдержал обещания и навещал меня поначалу через день, затем, не видя сопротивления и колких нападок с моей стороны, стал заходить «на чай» каждый день и не по одному разу. И довольно скоро я стала позволять ему оставаться ночевать у меня.
Не знаю, что именно послужило тому, что я за такой короткий срок сдала свои оборонительные позиции, – то ли боязнь сойти с ума от депрессии и одиночества в эти сырые и ветреные дни октября, то ли изменившийся перед родами гормональный фон сделал меня такой слабой и нуждающейся хоть в чьей-то теплоте. Кроме того, ночами мне стало невыносимо страшно спать одной в доме, кошмары одолевали почти каждую ночь. Я просыпалась в холодном поту и, ещё некоторое время скованная цепкими объятиями страха, не могла даже пошевелиться, что в положении женщины, у которой размер мочевого пузыря сжался до размера теннисного шарика, было крайне невыгодно.
Таким образом, у меня не осталось сил сопротивляться присутствию Влада. Более того, я начала привязываться к нему как-то по-новому, и он это чувствовал. Влад постоянно повторял, что это ребёночек растопил лёд в мамином сердце по отношению к его папке, и за это он ему безмерно благодарен. При этом он всегда нежно поглаживал мой живот и пытался уловить движения малыша в знак подтверждения своих слов. Я так истосковалась по настоящим живым эмоциям, что вечный моральный подъём и воодушевление Влада меняли моё настроение к лучшему и придавали сил.
В день родов, которые начались немного неожиданно – на две недели раньше предполагаемого срока, Влад отложил все дела. Лично проводил меня в медблок и не отходил все долгие двадцать часов родов. Это он не позволил врачам сделать кесарево, твёрдо заявив, что мы будем рожать сами. Именно мы, потому что дышал и потел он вместе со мной. Выдавливать из меня ребёнка в кульминационный момент он также вызвался сам. Вне всякого сомнения, Влад родил бы за меня, если б у него была такая возможность.
Потом, когда он заговаривал о втором ребёнке, я отмахивалась и говорила: «Почему бы тебе самому не родить? Неужели твои профессора не способны на такую мелочь, как наделить мужчину детородными функциями?» На это он с серьёзным видом отвечал, что затеял всю эту «программу» вовсе не для таких «мелочей», а для борьбы с неизлечимыми болезнями, включая бесплодие у женщин, с природными катаклизмами, войнами и ради спасения человечества в целом.
Малыш, долго сопротивлявшийся появлению на свет, родился крепким и здоровым голубоглазым блондином. Да, это оказался мальчик. Глаза – отца, а в кого белокурые локоны, непонятно. У Влада волосы были тёмно-русые, но всё же немного светлее моих. Влад предложил назвать сына Андреем. Возможно, в чью-то честь или по какой-то другой причине, мне это было неизвестно. Но само по себе имя мне нравилось, и я не стала спорить. В конце концов, не имя красит человека, а человек имя, так я всегда считала.