Дажилина иронично хмыкнула и ответила, что можно и в гостинице, там разговаривать удобнее, лишних ушей вокруг нет.
— Я уже не боюсь огласки, — грустно сказал Кирилл. — Чего мне бояться? Меня уже облили помоями. Это как Мопассан писал: «теперь у меня есть сифилис, и я больше не боюсь им заразиться».
Водитель настороженно покосился на него.
— Я ничем не болен, — объяснил Кирилл, не желая волновать понапрасну человека, от которого сейчас зависела его жизнь. — Меня оклеветала жена. А Мопассан — это так, для примера.
— Я три раза женился, — поведал водитель. — И все три — неудачно.
К приходу гостьи Кирилл подготовился основательно — купил два литра хорошей водки (на деликатные напитки сегодня не тянуло), кучу разных нарезок и трехлитровую банку маринованных патиссонов, которыми очень удобно было закусывать. Гостья тоже приехала не с пустыми руками — принесла снаряд ноль седьмого калибра и увесистый шмат розового домашнего сала, подаренного каким-то благодарным пациентом с южнорусскими корнями. Пришлось снова прогуляться до магазина, теперь уже вдвоем, потому что сало настоятельно требовало горчицы и чеснока.
Сначала Кирилл излил горечь, скопившуюся у него на сердце, потом Дажилина рассказала о том, как неудачно сложился ее последний роман со старшей медсестрой эндокринологического отделения, затем беседа приняла философскую направленность «зачем люди предают друг друга?»… Короче говоря, нарезались в синие сопли. Дажилиной пришлось заночевать у Кирилла, потому что ее шатало, как во время семибалльной качки. Администратор содрала с Кирилла девятьсот пятьдесят рублей за подселение в номер второго человека.
— Ты им сказал, что меня не интересуют мужчины? — поинтересовалась Дажилина, когда он вернулся в номер. — Иначе… ик!.. они будут считать меня проституткой… ик!.. а я такого позора не переживу. Ик!
— Все можно пережить, кроме предательства, — ответил Кирилл, валясь на другой конец широкой двуспальной кровати.
Спали они целомудреннее некуда — мало того, что на разных концах, да, вдобавок еще и одетыми. Утром сходили на завтрак, во время которого аккуратно похмелились из прихваченной с собой бутылки, а когда вернулись в номер, Дажилина, в знак установившегося между ними доверия, показала Кириллу свою татуировку — трех розовых бабочек на пояснице. Ничего такого, просто показала, как другу, умеющему ценить красоту. Бабочки Кириллу понравились — вырисованы словно живые, кажется, что вот-вот взлетят.
Пока Кирилл проводил время в обществе Дажилиной, его коварная супруга плакалась в жилетку своей подруге Светлане Геннадиевне. Могла бы и кому-то другому поплакаться, благо подруг у нее хватало, но выбрала именно ее, чтобы убить одним выстрелом двух зайцев — и утешение получить, и репутацию мужа окончательно втоптать в грязь. «Он меня никогда не любил… Он смолоду был закоренелым эгоистом… А еще он круглый дурак… Надо же — вызверился на меня из-за того, что о нем правду написали… А я тут при чем?..».