Чтобы узнать, наступил ли наконец на Западе желанный мир, не было нужды в путешествии в Европу и Америку. Еще раньше, в своем африканском уединении, Швейцер понял, что хотя война и окончена, но настоящего мира по-прежнему нет.
Действительно ли уничтожен фашизм, искоренен его дух? В Европе, как и в Америке, из разговоров и бесед, речей и манифестаций он то и дело узнавал, что новая война отнюдь не исключена. Война между союзниками, которые в общей борьбе завоевали победу. Даже командующие армиями, политические деятели, заправилы экономики, повинные в недавней величайшей катастрофе в истории человечества, и те преспокойно разгуливали на свободе и уже готовили новую беду, которую до поры до времени называли «холодной войной». Швейцер сам видел подобных людей, а порой и слышал их речи.
Можно догадываться, как глубоко весь этот поворот событий должен был ранить Швейцера, человека, который еще много лет назад сформулировал гуманистическую заповедь «благоговения перед жизнью». И если в условиях печальной ситуации в мире у Швейцера не опустились руки, то лишь потому, что у него было важное дело в жизни. Он был нужен своим пациентам.
Во взглядах Швейцера стала намечаться перемена. Правда, он сам еще не знал, каков будет итог его размышлений. Выкристаллизовалась одна важная мысль: достаточно ли того, что он, Швейцер, попросту претворяет в жизнь собственные убеждения? Он хотел показать человечеству пример, но человечеству это не помогло. Его примером попросту пренебрегли. В мире царят несправедливость, голод, нужда и страдания. Две oпустошительные войны с небольшим промежутком следовали одна за другой. Неужели впереди третья мировая война? Благоговение перед жизнью! Не настало ли время мобилизовать все силы и помочь предотвратить беду?
В тот трагический день 6 августа 1945 года, когда сбросили первую атомную бомбу, образ мыслей Швейцера изменился. Мир не должен попросту мириться с чудовищным преступлением! Швейцер осознал и принял вызов. Беспощадное применение нового оружия в конечном счете приведет к всеобщей гибели.
Последствия применения ядерного оружия были бы столь ужасны, что Швейцер страшился додумать эту мысль до конца. Но где же этот конец? Речь ведь идет не о каком-нибудь предмете. И не о событии. Во всяком случае, не для философа Швейцера. В начале и в конце всего стоит человек. Всегда только человек. С его мыслями и устремлениями, с его любовью и ненавистью, верой и надеждой, жизнью и смертью.
Тяжелая работа в больнице порой еще отгоняла эти мысли. Но отделаться от них он уже не мог. Поездка в Европу и Америку заставила их вновь вспыхнуть ярким пламенем. Странная ирония судьбы! Он думал о том, как пренебрегли его примером, как раз в то время, когда его повсюду осыпали почестями и похвалами!