Пьяницы пребывали в неведении о своих правах, но это их не особенно волновало. Все они начали праздновать Рождество чуть раньше, чем следовало, хватили лишку и сотворили нечто экстравагантное, считавшееся в честном городе нарушением закона. Кто-то вышвырнул из автобуса водителя за отказ дать сдачу с десяти баксов; кто-то разбил стекло в такси в ответ на заявление шофера, что он не потащится в такую даль, как Калмз-пойнт, когда на дворе сочельник и дороги перегружены; кто-то отвесил тумаков дамочке из Армии спасения, когда та не дала подудеть в тромбон; кто-то опорожнил бутылку виски в почтовый ящик; кто-то облегчился прямо на ступеньки крупнейшего собора города. Ну и прочие мелочи подобного рода.
Один из пьяных был убийцей.
Без всякого сомнения, именно этот щуплый коротышка с живыми голубыми глазами, густой гривой черных волос, кустистыми темными бровями и руками скрипача стал настоящей звездой рожде-ственской вечеринки в полицейском участке. Воняя перегаром и блевотиной, коротышка снова и снова требовал объяснить, за что его задержали. И это при том, что он был весь в крови – она покрывала и некогда белоснежную рубашку, и его длинные, тонкие, изящные пальцы. Рубиновые капли блестели даже на его бледном лице.
Убийца лишил жизни свою собственную шестнадцатилетнюю дочь.
Складывалось впечатление, что он не знает о ее смерти. Казалось, он вообще не помнил, как пришел к себе домой чуть больше часа назад в три пополудни, отпраздновав на работе Рождество в компании коллег. Дома он обнаружил на диване дочь, занимающуюся любовью с молодым человеком. Мерцающий в полумраке экран забытого всеми телевизора, шепот голосов из телевизионного динамика, дочь в объятиях парня, которого он никогда прежде не видел, юбка дочери задрана, бедра обнажены, ягодицы ритмично двигаются, страстные стоны, переплетающиеся с воркованием силуэтов на телеэкране… Дочь не слышала, как в комнату вошел отец, она не слышала, как он пошел на кухню и принялся рыться в столе в поисках оружия получше, погрознее. В руки попался только маленький ножик для чистки овощей, и он отшвырнул его прочь – нет, такая мелочь ему не подойдет. Наконец, под раковиной, в коробке из-под обуви, он отыскал молоток, стиснул его в руке и, поджав губы, решительно направился в гостиную, где дочь все еще стонала под своим юным возлюбленным. Схватив парнишку за плечо, он сорвал его со своей дочери, а потом принялся бить ее молотком, пока лицо девушки не превратилось в кровавую кашу. Парнишка надрывался от крика, пока не упал в обморок от ужаса. Когда прибежала обитательница соседней квартиры, она обнаружила, что сосед все еще колотит молотком по дочери, преисполненный тягучей черной ненависти к ней за неискупимый грех, который она совершила в сочельник. «Джордж, – пролепетала соседка, и он повернул к ней взгляд ничего не выражающих глаз, – Джордж, что же вы наделали?» Он выронил молоток. С этого момента он не мог вспомнить, что сотворил.