Асиано сидит на краю огромной, с осколками по краям дыры в крыше рядом с Хэйни. Он уже успел снять с себя рубашку, свернул ее в плотный валик и теперь пытается зажать им раны. Хэйни хрипит и кашляет. Ливень суетится рядом, пытаясь чем-то помочь, но явно не знает, что делать. Я подхожу ближе.
Говорят, в минуту сильного стресса мы обращаемся к тому языку, который знаем лучше всего, но я перестаю понимать все языки мира – в словах больше нет никакого смысла. Асиано что-то кричит мне на врачебной латыни вперемешку с итальянскими ругательствами, что-то про терминальную стадию и коллапс легких, звук его голоса едва пробивается в мое сознание сквозь плотную шумовую завесу. Я различаю сирену скорой – она громче и звонче, чем полицейская. Я заметила это еще тогда, в Риме, лежа на асфальте посреди улицы. Парамедики будут здесь через пару минут. Я опускаюсь на колени рядом с сестрой, прямо в глубокое багровое озеро, кровавая вода пропитывает джинсы и края футболки. Алое на белом. И холодная, бескрайняя пустота.
– Сделайте что-нибудь! Вы же доктор… – говорит кто-то моим голосом. Я слышу его со стороны и не могу пошевелиться. Ливень где-то рядом, но я это скорее угадываю, чем чувствую.
– Смотри, – говорит Асиано, указывая куда-то вниз.
Я опускаю голову, утыкаюсь взглядом в окровавленную ладонь Хэйни, в сведенные судорогой пальцы с обломанными ногтями. И вижу, как по этим пальцам вместе с кровью струится золотистый свет. Он похож на жидкое пламя, но его языки под дождем не гаснут, а, наоборот, становятся все ярче и выше, будто растворяясь в окружающем мире. И чем ярче они горят, тем бледнее и неподвижнее становятся лицо Хэйни и ее тело. Багровые пятна расплываются по золотистому шелку блузки, по светлым волосам, и теперь она точно похожа на павшего в битве эльфийского воина. Я поднимаю на доктора взгляд – мне кажется, он совсем пустой, без вопроса, но Асиано объясняет:
– Это Жизнь. Та самая божественная искра, то, чему до сих пор нет точного названия. Те, кто отличается от людей, как мы, иногда могут ее видеть. Если свет покинул тело, но еще не отделился от него, то человека можно спасти. Еще можно… Надеюсь, боги послали нам не совсем бестолковых студентов.
Но по его лицу, по какой-то особой не то растерянности, не то покорности во взгляде я понимаю, что надежды нет. Хорошие врачи плохо умеют врать.
– Сэйнн, я хочу, чтобы ты взяла ее, – вдруг говорит Хэйни громко и отчетливо. – Возьми мою жизнь. Чувствуй. Люби. Делай глупости и радуйся им. Живи. Это правда здорово. Из всех подарков, что я мечтала тебе подарить, это самый лучший.