— Бариста — красивое слово, испанское — объяснял Ходжа с набитым ртом.
Олли взглянул на него с такой кислой физиономией, что из неё можно было сварить русские щи без применения уксуса.
— Это слово происходит от слова «бар» и означает человека, который проводит всё время за стойкой. Понимаете, слово комбинированное, заимствованное. Поэтому оно так глупо звучит.
— А как будет по-итальянски «унитаз»? — поинтересовался Барсук.
Ходжа посыпал фарш мармеладками и отправил всё это в рот. Потом он вспомнил, что мармелад не еда, залил весь рот ремоладом и прожевал всё это дело, ни разу не подавившись.
— Зачем тебе? — удивился он.
— Может, я тоже хочу скомбинировать слово, — сказал Барсук и задумчиво подвинул мармелад к себе. — Из унитаза и того, кто проводит всё свободное время на нём…
— А может они всё-таки итальянцы? — перебила я. — Может быть это вообще ненадолго. Потусуются год и уйдут. Найдут свою нишу, как вьетнамцы со своим «Фо»? Или «Фу»?
— Хе, — поправил меня Бюдде. Впрочем, это его «хе» могло быть просто скептическим смешком.
— Никого же не колышет эти вьетнамские кафе, правильно?
Бюдде ещё раз задумчиво повторил свое «Хе». Кажется, его на этом заклинило.
— Ты не понимаешь, — горько сказал Ходжа. — Не надо путать кафе и кофейни. Кафе это просто способ получить удовольствие от еды. А кофейни — начало конца Репербана. К тому же, к этому неизбежно приходишь, когда начинаешь с итальянства. А итальянство всегда было модно в сфере питания. Под его жернова попал даже мой папа. Когда капитан начинал работать в Вуппертале, ему приходилось быть и Жервасией и Киприано. И, видимо, скоро быть ему синьором Киприано опять. Только вот как кофе готовить, совсем непонятно. Он сейчас вообще всё позабыл.
Уже светало. Компанию на пирсе нам составлял флагшток и пьяная чайка.
— Как всё-же будет по-итальянски «унитаз»? — не унимался Барсук, доедая последнюю мармеладку.
— Никак, — рассердился Ходжа.
Он протёр очки и вышел из-за стола:
— Я ухожу домой. Кнопка кабельного телевидения жрёт папины деньги. Если я не буду смотреть телевизор по ночам, он откажется от подписки. И тогда мне придётся ложиться спать в восемь вечера.
— Я тоже пойду. Только пускай Ананас научит меня напоследок какому-нибудь русскому слову, — сердито сказал Барсук. — Типа того, что она сказала в кафе. Правда, то слово было не смешным. А сейчас мне ужасно хочется посмеяться. Иначе я сдохну с тоски. И не засну сегодня, это уж точно.
— Ёклмн, — предложила сходу я. — Брандахлыст. Балясина. Малевич.
Что всё это значило, уже и не помню.