— Но это все-таки не повод вот так вот на мне лежать! — Дина шутливо нахмурилась и легонько оттолкнула Риту за плечи.
Только та распрямилась, как Дина снова ухватилась за нее и рывком прижала ее к груди.
— Ладно уж, — усмехнулась Дина, — оставайся.
Нырнула руками под отяжелевший халат и обняла за талию. Двинула бедрами, чтобы сесть ниже, и быстро чмокнула на груди блондинистую макушку.
— И ты мне нужна, — Рита поцеловала Дину в ключицу и крепко сжала голое тело в объятиях.
В Дининой спальне стоял белый шкаф, который ни с чем не сочетался. Он был слишком светлый и дорогой, по сравнению со всей остальной мебелью, и слишком большой. Такой, что, когда Дина его открывала, она всегда разочарованно замечала, что у нее слишком мало одежды. Кое-что хорошее в нем все-таки было: на широкую полку было удобно ставить пустые бутылки из-под вина и никогда не промывающийся бокал.
Каждый вечер последние сколько-то недель Дина возвращалась из магазина с дешевым вином, наливала его в грязный бокал и ставила открытую бутылку к остальным, свое отжившим. Потом она читала письма и подливала себе, а когда вино заканчивалось, шкаф закрывался и становился полнее на еще одну пустую тару.
Мартовский понедельник проходил по всем этим грустным правилам. Дина налила вяжущее красное вино в бокал и забралась в одежде на несвежую постель, пропахшую всеми ее духами сразу.
— Что-то там было про рост, что-то про рост, — свободной рукой она стала перебирать листы. Найдя нужный, махнула ему бокалом, будто чокаясь с текстом, и стала читать.
«Ты, Дина, не знаешь, а рост, между прочим — женская распространенная беда. Когда я только пришла танцевать к Анне Михайловне, мне было тринадцать лет, и я была уже самая высокая. Выше ровесниц и тех, кому уже было двадцать и двадцать пять. И рядом со всеми этими маленькими женщинами я чувствовала себя совершенно неуютно. Я такая огромная, широкоплечая и толстая…»
Дина закатила глаза и улыбнулась.
«Через пару лет к нашей труппе присоединилось несколько девочек. Мне уже было пятнадцать, я заканчивала школу, а это были какие-то семиклассницы. До того объемистые и несуразные! И они из-за этого ужасно зажимались. Когда они оказывались в танце где-то рядом я не могла отвести злорадный взгляд от их толстенных ляжек. Эти огромные тела и детские лица делали из своих хозяек огромных, совершенно деревянных закомплексованных уродин.
И даже когда вся труппа постарела на пять лет и самым старшим солисткам было за тридцать пять, никакая молодость новеньких кобылок не спасла. Маленькие женщины с первыми морщинами были красивее.